Выше Волги пути для них не имелось.
Два дня спускали на воду перезимовавшие суда, еще три ушло на их
погрузку. Под тяжестью пушек, картечи и прочих припасов корабли
глубоко осели в воду. Ладьи из двухэтажных величественных махин
превратились в украшенные мачтами погреба, ушкуи и вовсе выглядывали
над поверхностью всего на половину сажени. Тридцатого марта - в день,
когда половина горожан отправились в лебяжью слободу на гусиные бои, -
боярин Поливанов постучался в светелку Зверева на постоялом дворе.
- Прости, княже, коли отвлекаю, но пора и тебе на ладью
переходить. Снаряжение все погружено, лошадей твоих я повелел пока в
имение свое, в Залубки, отправить. Скакуны нам теперь не скоро
понадобятся. Коли дозволишь, велю холопам добро твое грузить.
- Уже? - удивился Андрей. - Я думал, еще суда будут. У нас одних
мастеровых три с половиной сотни. На двух ладьях и семи ушкуях столько
народу не разместить.
- И не нужно, княже. Они себе шалаши на плотах поставили и
палатки, дров и хвороста натаскали. Мастеровым на плотах просторнее, а
казне тяготы меньше. Пивом согреваются, песни поют, ждут, когда вода
поднимется. Как бы нам этого часа не упустить.
- Отлично… - Андрей вглядывался в лицо боярина, пытаясь найти
черты тех монгольских воителей, из которых, если верить царю, вышел
род Поливановых, но ничего заметить не мог. Обычный русский парень,
такой же, как и тысячи других по долам и весям бескрайней Руси. - Коли
так, то пойдем. Куда ты меня поселишь?
- Я на одной ладье пойду, княже, с боярином Выродковым. А ты на
другой, княжеской.
- Давай сделаем иначе. Я с Иваном Григорьевичем поплыву на одной
ладье, впереди. Потому как я место знаю, а ему сразу за дело придется
браться. Ты же замыкающим пойдешь. Чтобы увидеть, коли какой из плотов
или ушкуев отстанет.
- Воля твоя, Андрей Васильевич, - поклонился боярин. - Исполню в
точности.
Половодье князь Сакульский проспал. Укладывался он, когда Волга,
почти освободившаяся ото льда, едва-едва лизала нижние бревна крайнего
плота, а когда встал и вышел на палубу - оказалось, что берега уже
уплывают назад, ладья под поставленным под углом к килю парусом режет
волну и откидывает в стороны редкие зеленоватые льдины, позади же, на
толстом, с руку, пеньковом канате тянется дли-инная лента белых
плотов, на которых тут и там темнеют треугольники шалашей и вьются
ввысь сизые дымы от костров. Плоты были увязаны вместе по два-три
десятка, каждая такая партия влеклась отдельным кораблем. Не для
скорости, естественно, а для некоторой управляемости. А то ведь
течение запросто может и на отмель выбросить, и в чащобу занести.
Половодье ниже Углича не превращало реку в необозримое море, как это
было возле Новгорода, за Великими Луками или под Псковом. Здесь вода
уходила под деревья, и русло, как и летом, извивалось между тесными
сосновыми стенами.
Насколько расползлась череда плотов, стало понятно только через
три дня, когда караван миновал Усть-Шексну, и Волга, приняв в себя
Шексну, Мологу и Суду, повернула на юг. Берега расступились почти на
версту, русло спрямилось. Развернулся и караван, вытянувшись до самого
горизонта. Однако сизые дымки выдавали обитаемые плоты, и Андрей на
глазок прикинул, что ведет за собой почти десять километров бревен!
Хотя не удивительно: ведь он вез к Казани целый город. Погружаясь в
волны, расталкивая последние льдины, пугая рыб, за ладьей плыли башни,
ворота, стены, крыши, лестницы, помосты, церковь с куполами и
звонницей - пускай пока и без колоколов.
Весенний разлив и несколько полноводных рек разогнали течение
Волги до скорости спешащего на ужин холопа, а потому к Ярославлю
караван поспел уже через день и ровно в полдень бесшумно проскользил
под белокаменными стенами. Андрею показалось, что их вовсе не заметили
- всю многокилометровую махину. В Костроме же, несмотря на ранний час
- едва-едва после рассвета, - по берегам собралась изрядная толпа.
Люди махали руками, что-то кричали, детишки подпрыгивали и бежали
вдоль берега, обгоняя плоты. А вот знаменитая Кинешма оказалась всего
лишь небольшой рубленой крепостицей, окруженной полусотней
крестьянских изб. Зато Юрьевец, охранявший устье Унжи, выглядел
крупным городом. Не Углич и не Ярославль, конечно, но Острову или
Кореле легко мог дать фору. Крепость в нем была деревянной, но башни и
южные ворота, выходящие к Волге, сложили из камня, и выглядели они
совсем новенькими. Похоже, город потихоньку укреплялся и вскоре мог бы
сравняться мощью даже с древней Ладогой.
Через три дня караван наконец-то миновал Нижний Новгород - могучую
крепость из темно-красного кирпича, мрачно взирающую на реку с
высокого берега, - прошел устье Оки и попал на земли, которые можно
было отнести к «спорным». До самой дальней русской крепости,
Васильсурска оставалось еще сто верст. Воевать эту твердыню татары
опасались, но считали, что она находится на их земле, и время от
времени требовали срыть. А уж дальше еще на полтораста верст и вовсе
шли просторы Казанского ханства.
Волга была пустынной: в это время, когда еще катится вниз по
течению немало запоздалых льдин, а также поднятого половодьем мусора,
мало кто из купцов рискнет отправиться в дорогу. Поймаешь в борт
этакий «подарочек» - и все, не станет у тебя корабля. Это Андрея в
путь нужда погнала - половодье город с отмели само сняло, без лишних
хлопот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15