Тут в дверь постучали. Князь чертыхнулся, схватил край ватного
одеяла и дернул к себе, закрывая обнаженные тела от постороннего
взгляда.
- Кого там несет на ночь глядя?
- Прости, батюшка, велено…
Тяжелая дубовая створка отворилась, в спальню торопливо
просеменили молодые, лет по пятнадцать, девки, в длинных темных юбках
и грубо вязанных старушечьих кофтах, простоволосые, лишь с
перехватывающими лоб красными лентами. Они быстро расставили на столе
ужин: блюдо с румяной птицей, глиняный кувшин, два деревянных
стаканчика. Потупив взор, служанки выскочили наружу, грохнула дверь -
и одновременно Андрей откинул край одеяла.
- Перестань, неудобно, - попыталась прикрыться ладошками Полина. -
Грешно жене пред мужчиной нагой оставаться.
- И не думай! - развел князь ее руки в стороны. - Ты не просто
жена. Ты моя жена, и я хочу тебя видеть. Полина моя, Полюшка-Поля… На
тебя можно смотреть бесконечно. Ты так красива, что рядом с тобой
забываешь обо всем на свете. Твоя кожа глаже китайского шелка, твои
груди манят к себе, как непокоренные вершины, твои губы подобны
лепесткам розы и просят прикосновения, твои брови изящны, как прыжок
соболя, твои глаза подобны бездонным колодцам, из которых хочется
напиться чудесной прохладой…
Он наклонился и по очереди прикоснулся губами к ее векам, впился в
полуоткрытый ротик, скользнул дальше, к подбородку, вниз по нежной
шее.
- Это просто Песнь Песней, любый мой, - прошептала княгиня. -
Никогда не слышала ничего прекраснее.
«Великие Боги! Неужели она не читала в своей жизни ничего, кроме
Библии?»
- А что рассказывал великий Соломон про горячее лоно, сладость
которого несравнима ни с чем из земных наслаждений? - резко сдвинулся
наверх Андрей, и жена то ли охнула, то ли просто выдохнула, ощутив,
как слились воедино их тела.
- Соломон… Соломон… Господи, сокол мой ненаглядный! - Она
наконец-то стала просто женщиной, сомкнула руки у него за спиной,
изогнулась навстречу, вместе с мужем стремясь к чудеснейшим глубинам
наслаждений, допустимых для смертного человека. - Милый мой, счастье
мое, радость единственная, соколик долгожданный…
Напряжение заставило Андрея с силой прижать ее к себе - словно
судорога прошла по всему телу, чтобы оборваться горячим сладострастным
взрывом… И он вытянулся рядом с молодой женщиной, медленно приходя в
себя после пережитого наслаждения. Полина пару минут не двигалась,
потом резко встрепенулась, нащупала в изголовье рубаху, накинула на
голову.
Князь тоже поднялся, подошел к столу, налил себе полный стакан
слабенького сухого вина, выпил, оглянулся на супругу.
- Горло смочить не хочешь?
- Благодарствую, батюшка, сыта я ныне.
- Значит, и курицу не станешь?
- Нет, не хочу.
- Ну как знаешь…
Он налил себе еще вина, выпил, отломал от тушки ногу, съел, вытер
пальцы об рушник. Снова наполнил стакан, подошел к окну, провел
пальцем по слюдяной пластине, оставляя длинный гладкий след. Дом был
хорошо протоплен, окна запотели, а понизу даже покрылись пушистой
коркой изморози. Зима…
«Стекла бы вставить, - подумалось Звереву. - А то ведь ничего за
окном не видно. Вроде бы из песка его выплавляют. Только вот
температура высокая нужна. А где ее тут возьмешь?»
От перины уже доносилось ровное посапывание. Князь опрокинул в рот
вино, потушил все четыре светильника и, сбив в темноте попавшие под
ноги валенки, забрался в постель, в жаркую мягкую перину.
- Спокойной ночи, Поля.
Жена не ответила. Спала. Андрей вытянулся рядом и закрыл глаза. А
когда открыл - спальня, словно от новогодней мишуры, сверкала сотнями
разноцветных зайчиков, разбросанных по стенам, полу и потолку
неровными слюдяными «стеклами». Княгини рядом не было - хлопотала
где-то, хозяюшка. Курицы и вина на столе - тоже.
- Не очень-то и хотелось, - хмыкнул Зверев.
Он выбрался из глубокой перины - не самая простая задача, между
прочим. Натянул чистые атласные порты, завязал узел на животе, потом
надел рубаху из грубого домотканого полотна, но зато с вышитым женой
воротом, затем еще одни штаны, снова соорудил узел на завязках… -
Проклятие… Памятник тому, кто резинку для штанов изобретет!
Жизнь в шестнадцатом веке в корне перевернула его представление о
прогрессе. Теперь он считал гениями не изобретателей синхрофазотронов
- а создателей обычной бельевой резинки; не строителей небоскребов - а
авторов обычного унитаза; не проектировщиков космических кораблей - а
«родителей» обычного пластикового пакета. Разве могут люди двадцать
первого века понять, какое это счастье: не спутывать и распутывать
ежедневно по десятку завязок на своей одежде, не покупать кожаный
мешок, чтобы донести пару фунтов овса, не высекать искру огнивом на
мох, а потом раздувать, запаливать бересту, от нее лучину - только
ради того, чтобы зажечь тусклую масляную лампу? Разве они знают, что
прожить без компьютера, телевизора и Интернета намного проще, чем без
банального куска мыла и тюбика зубной пасты? А без зеркала? Без
одеколона?
- Зато здесь не существует будильников…
Князь Сакульский натянул мягкие замшевые сапоги, поднял с сундука
скромную темно-малиновую ферязь, подбитую горностаем и украшенную
янтарными пуговицами, опоясался драгоценной булатной саблей, снял со
стены колчан с лайковым луком, тут же привычно накрутил золотое кольцо
с фаской посредине на большой палец правой руки, застегнул серебряный
браслет на запястье левой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15