Целыми днями мы лежали с мамой в одежде, набросив на себя все, вплоть до
ковровых дорожек. Тулились ближе друг к другу, чтобы согреться, и молчали.
Говорить не было сил. Каждый тихо лежал и думал о своем. Я думала о папе…

… Вот мы идем с папой по Сумской улице. Папа покупает все, что мне хочется. А
я все время задаю ему вопросы: «А что это? А кто это?» И он с удовольствием от
вечает. На ходу перевоплощается в продавцов, животных, милиционеров Ч в
тех, кто меня интересовал. И так нам весело, так интересно… «Якая умныя дев
ычка! Исключительно допытливая».
Один раз я его сильно озадачила. Увидев издали нашего знакомого, папа мне
сказал:
Ч Дочурка! Хто ета? Познай. Во-онин идеть…
Ч Папусик, почему ты говоришь «вонин»? Надо говорить «вон он», понимаешь
? Ты неправильно говоришь, папа.
Ч Лель! Ты скажи на милысть, такая соплюшка и вже заметила.
А через время:
Ч Лель! Ета ж скока Люси тогда було? Года четыре? Ну да, четыре года. И вже ра
днога отца вчила. Та што там гаварить… Во ребенык!
В детстве я тайно страдала, что папа так неграмотно говорил. Был даже в мое
й жизни позорный период, когда я его стеснялась. Правда, это длилось недол
го. Как мне теперь стыдно за тот период!
Чем старше я становилась, тем все больше и больше задумывалась, как могло
произойти, что два этих совершенно разных человека Ч мои отец и мать Ч м
огли прожить вместе всю жизнь…
В разные годы своей жизни я приставала к маме с одним и тем же вопросом:
Ч Ну как ты Ч умная, из интеллигентной семьи Ч могла выйти за папу? Ну, ск
ажи, мам, неужели ты не слышала, как он говорит, какой у него характер? Ведь э
то же сразу видно. А? Ну, мам, ну скажи…
Ч Ну, видела… Ч всегда неохотно отвечала мама.
Ч Ну и что же? Скажи, мам! Мне это очень нужно… пожалуйста!
Ч Не знаю… вот так… Ах, ну зачем тебе это? Этого не объяснишь.
Люди тянулись к нему. Везде он был в центре внимания. Не успеешь прийти с п
апой в незнакомое общество, как вскоре около него компания, шутки, смех. Ус
лышав веселье, со всех сторон присоединялись и другие. «Ну когда успел? Чт
о за человек?» Ч тихо жаловалась мама, хотя я видела, что ей это приятно.
Многие пользовались его добротой, многие его обманывали.
Ч Лель! Сегодня видев Удава.
Ч Он тебе деньги отдал?
Ч Да не-е, он, як увидев меня, зразу голову Ч брык униз, мол, на земле шо-та и
щить… А я думаю Ч дай перейду на другую сторону от греха подальше. Не, Лел
ь! Он не оддась Ч ето дело пиши пропало… Он же за копейку з церкви спрыгни
ть.
«Удавом» папа прозвал своего коллегу, баяниста дядю Сеню. Это прозвище д
ядя Сеня получил за скупость, за то, что много и жадно ел. Мы с мамой смеялис
ь до слез, когда за столом папа показывал Удава во время обеда: «Во жреть! М
амыньки родныи, не успеишь у сторону голову отвесть Ч на столе вже ничег
инька нима! Тока блысь Ч и кругом чисто! Ну скажи на милысть, жреть, як удав
».
Удав да Удав. А что зовут Семеном, все забыли, даже его жена. Она жаловалась
маме: «Все проедаем… Точно твой Марк назвал Удавом».
Папа многим давал прозвища. Был Паштетик Ч тоже баянист. Маленький, толс
тенький, рыхлый. На закуску любил больше всего паштет и называл его любов
но Ч паштетик. «Леля! А паштетик для меня будет?» Ч «Да ты сам як паштетик.
Такой увесь мякенький, прямо як баба… Ну, давай, Паштетик, садися чуковней
…»
Был и Пароходик. Баянист дядя Шура. Прозвище получил за то, что его лицо ка
к-то странно выдавалось вперед и напоминало нос парохода. Но дядя Шура бы
л хороший и добрый человек, и папа его называл Пароходик.
«Ну, Паштетик, Пароходик! Давайте Ч за честь, за дружбу!» Это был знаменит
ый и постоянный папин тост. Многие запомнили этот тост и Марка Гаврилови
ча… Какие бы витиеватые и остроумные речи ни произносились за столом, па
па всегда терпеливо дожидался конца, а потом вежливо заключал оратора: «
Ну, так, значить, за честь, за дружбу?» О чем бы ни был предыдущий тост, папин
«за честь, за дружбу» подходил ко всему и как бы ставил нужную точку.
Когда папочке было уже семьдесят лет, он жил в Москве. У него и здесь были д
рузья-пенсионеры. Они тоже имели прозвища. Был Чугун. Папа его прозвал так
за крепкое сложение, да к тому же тот всю свою жизнь проработал на чугунол
итейном заводе. Второй Ч Партизан. Во время войны он был в партизанском о
тряде. Чугун и Партизан Ч два опрятных старичка с собачками, осторожно с
тучали три раза в дверь. Они боялись маму и потому не звонили, чтобы не при
чинять беспокойства. А когда мама открывала им, они испуганно и ласково с
прашивали ее: «Марк Гаврилович выйдет вечером гулять? Без него… скучно. П
ередайте, что мы его ждем в садике…»
Удав, Паштетик, Пароходик, Чугун, Партизан… Все ждали папу. Ждали его расск
азов. Он умел в «историях» перемежать грустное и трагическое с неожиданн
ыми юмористическими отступлениями. «Ето Ч штоб дать людям передых». Пап
а интуитивно точно режиссировал свои приукрашенные импровизации и дер
жал всех в крайнем напряжении.
Самые яркие мои впечатления детства Ч папины сказки. Сказенки. Придя с р
аботы домой, папа снимал свой баян с плеч, ставил его на стул и шел мыться. М
ама шла по длинному коридору на коммунальную кухню готовить ужин. А я был
а в ожидании, когда же папа скажет: «Ну дочурка, якую тибе сегодня рассказа
ть сказенку? Веселую или жалостливую?»
Вопрос этот он задавал каждый вечер. Одновременно происходила отрепети
рованная мизансцена: папа ложился на нашу кровать с шариками, а я торопли
во усаживалась ему на грудь, чтобы тут же бодро воскликнуть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33