Фамилии его я не запомнила. К нему о
бращались: «Род-д-ной, ударь по душе!». Скрипку я так близко видела и слышал
а тогда впервые. Но играл он! Точно, бил по душе. Очень пронзительно… И стан
овилось одиноко и страшно.
Мне всегда больно слышать соло скрипки. Я люблю хор скрипок в оркестре, он
и уносят душу высоко-высоко, хочется плакать и любить. А когда играет соли
ст, какой бы он ни был Ч талантливый и импозантный, в сюртуке и в крахмаль
ном жабо, Ч чем внимательнее я вслушиваюсь в его игру, тем яснее вижу бот
инки, обвязанные веревкой, тем дальше уходят звуки этого нынешнего музык
анта, Ч ее заглушают кричащие, выворачивающие душу импровизации талант
ливого пьяного скрипача.
После войны я посмотрела фильм «Петербургская ночь». В нем через всю кар
тину идет спор, состязание двух музыкантов Ч талантливого и способного
. Актер Добронравов играл талантливого скрипача. Я была поражена необыкн
овенным его сходством с тем скрипачом из пивной. Такая же отрешенность о
т мира, как будто на свете есть только музыка и больше ничего… Я смотрела ф
ильм несколько раз. Меня преследовала необычная музыка Кабалевского, ос
обенно тема «Погорельцы». А когда в 1965 году я снималась в фильме «Рабочий п
оселок» с Леной Добронравовой, как же я влюбленно на нее смотрела и думал
а: «Дорогая Лена! Ты даже не представляешь, что ты для меня. Ты Ч дочь актер
а Добронравова. А он Ч щемящая музыка Кабалевского, которая заставляет
вспоминать того скрипача из пивной цыгана Коли, где рыдают пьяные посети
тели и просят „род-д-дного“ „ударить по душе“… А вокруг война, бой за жизн
ь, за хлеб и мое взрослое детство…»
Сначала я невзлюбила того скрипача Ч за дядю Васю. Да ведь он здесь ни при
чем. Он даже не знал дядю Васю, нашего спасителя. Это хозяин пивной Ч он ту
т же нашел замену дяде Васе. Хоть бы выждал немного…
Папа мне на всю жизнь передал эту свою жалость к людям. По-папиному, любов
ь Ч это жалость. У нас дома спрашивали: «Ты меня жалеешь?» Значит, «ты меня
любишь?». Никогда в доме у нас не было этого проклятого равнодушия. Папа пе
ред людьми был распахнут, открыт. Он говорил, что обижать его Ч «ета грех…
»
Ч Когда ты ушла с базара? Ч спросила тетя Валя.
Ч Давно, мамы на месте не было. Вот я и прибежала домой, чтобы быть пораньш
е…
Ч Ну, что же могло случиться с Лелей? Облавы не было? Ты не спрашивала?
Ч Нет, не было. Точно.

«Вторые немцы» придумывали все новые и новые жестокие расправы. Мало-ма
льски подозрительных вешали прямо на балконах! Лютовали полицаи. Особен
но те, что вернулись в город со «вторыми немцами». И немцы любовались, когд
а полицаи расстреливали своих же. Теперь начались облавы. Они устраивали
сь в самых людных местах. В основном, Ч на базаре.
Определенный участок людного места немцы потихоньку окружали кольцом.
А потом по команде вдруг начинали сужать кольцо, оттирая людей от прилав
ков, швыряя «товар» на землю. Прикладами в спину все ближе и ближе сталкив
али людей друг к другу. Боже мой, какая же это была паника! Душераздирающие
, протяжные крики Ч «Мамочки!», «Господи!», «Помоги-ите!» «Ра-ту-уйтэ!» Ч п
еремежались с отрывистыми немецкими: «Шнель!», «Век!», «Шайзе!», «Фарфлюкт
ер!».
А когда кольцо было сжато так, что люди стояли вплотную друг к другу, немцы
разрывали кольцо с одной стороны… А с противоположной стороны этого кол
ьца выпускали овчарок. Все крики сливались в одно жуткое: «О-о-о!».
И наступала на мгновение тишина. Как будто все одновременно переводили д
ыхание.
Проклятые умные дрессированные животные справлялись уже сами. Они гнал
и толпу перепуганных и ничего не соображающих людей в точном направлени
и Ч к черным закрытым машинам Ч «душегубкам».
Машины набивали людьми, и они отъезжали. Тех счастливцев, которые в машин
у не поместились, отпускали. Часто случалось так, что мать в машине, а дочь
осталась на воле! Оставшиеся на свободе проклинали потом эту свободу всю
жизнь.
В эти душегубки впускали выхлопные газы. И пока машина доезжала до окраи
ны города Ч люди в ней задыхались. Потом их сбрасывали в ямы и засыпали зе
млей. А зимой Ч в Лопань. Это и была «облава». Так она проходила в нашем Хар
ькове, на Благовещенском базаре. А на следующий день по городу шли слухи, ч
то в Харькове действуют партизаны. Облава Ч это как бы месть немцев за де
йствия партизан.
Со временем харьковчане изучили технику облав, как свои пять пальцев. Ст
оило черной машине или немцу с овчаркой появиться на базаре, тут же по ряд
ам, как по телефону, передавалось сначала тихо, а потом все громче и громче
и, наконец, криком: «Облава!», «Облава!». Весь базар сразу приходил в хаотич
еское движение. Иногда мероприятие у немцев срывалось. Но чаще попадалис
ь нерасторопные деревенские тетки, которые, ничего не соображая и боясь
расстаться с мешком, добровольно бежали к черным машинам…

Мы с тетей Валей увидели маму. Она шла с Рымарской вниз, к нашему дому. Рядо
м с ней шла незнакомая женщина, чуть сзади Ч мужчина. Все трое с ног до гол
овы были в белом, как будто вываляны в мелу. Все несли на спине по мешку.
Ч Где-то грабили муку… Ч сказала тетя Валя, свесившись из окна. Когда он
и были уже почти у нашего дома, раздалось громкое «Хенде хох!». С противопо
ложной стороны улицы к ним шел немец с автоматом наготове. Все трое поста
вили мешки, подняли руки, повернулись и пошли опять вверх, к Рымарской.
В нашем переулке «опоздавших» никогда не расстреливали. Машины, которые
увозили убитых, не могли проехать по нашему крутому, горбатому Мордвинов
скому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33