Сначала она лежала и ничего не понимала. Лежала, как срубленное дерево, которое еще и дерево, но уже и дрова. Ничего не было - мыслей, чувств, была физическая ноющая боль в мышцах, и это одно только и было признаком жизни. Потом Анна услышала телефонный звонок и дважды повторенный ответ Ленки. И тогда информация, предназначенная другому человеку, каким-то рикошетом вернулась к ней, прошла сквозь ноющие мышцы и пробилась в сердце. И как только ожило сердце, она усвоила информацию во всем ее объеме - не только, что было сказано, но и кому. И первое, что Анна испытала, было удовлетворение. Потом, рассказывая подругам о событиях той ночи, она говорила о звонке и о своих ощущениях иначе: был, мол, звонок, и ей даже стало жалко ту, бедную, женщину. Но что там говорить - Алеша никуда бы не делся из семьи, это стало ясно в тот вечер…
Так Анна говорила потом. А первым чувством ее было удовлетворение. Она даже немножко разозлилась на себя. Но все вместе - горе, удовлетворение, смущение, мышечная боль сделали свое дело, и Анна пришла в себя. Она увидела, что лежит в кабинете, на Алексеевой диване, куда ее уложила Ленка. Вспомнила, как часа два-три тому назад заходила сюда вытирать пыль.
Вот тогда она и решила, что хоронить Алексея будет из дома. Человек должен уходить из стен, где он жил, дышал. И Анна мертво вцепилась в эту мысль. Что бы там ни говорили - он будет лежать здесь, и сюда пусть приходят люди, и отсюда его понесут. Это его дом, он им дорожил.
Она встала и пошла к Ленке. В комнате было накурено, а сама Ленка уснула, не раздеваясь. Откровенно валялись сигареты и спички, Анна собрала их и унесла в кухню. Телефон все так же стоял на столе, Анна позвонила подруге, рассказала ей обо всем и попросила сшить черное платье. У нее, у Анны, будто случая дожидался, лежал кусок крепдешина еще старых времен. Подруга охнула, ахнула, предложила тут же приехать, но Анна не разрешила. Вот утром надо приехать пораньше, чтоб снять мерку для платья.
– Я прямо в шесть утра, - сказала подруга. - Прямо в шесть…


***

Вещи оставались вещами. И с ними ничего не произошло: часы отбивали свое, видимо, только им и нужное время, все стояло по местам, светясь и отбрасывая тень, и в этой неизменности было такое равнодушное величие, что Вика почувствовала неукротимую тошноту. И то, что ее тошнит в такой момент, было настолько неожиданно, что все ее мысли и чувства сбились в кучу, и фраза: «Он умер, а меня тошнит» - стучала, стучала в виски.
Такси довезло ее до дома Алексея очень быстро, она даже не успела понять, зачем едет. Когда они затормозили у подъезда и Вика полезла за кошельком, она вдруг поняла, что войти в дом все равно не сможет. Она испугалась, что у нее опять начнется то, что было дома…
– Назад! - закричала она. - Едем назад! Шофер всем телом повернулся к ней, очень уж ему хотелось наговорить ей всяких гадостей, предвкушая радость победы сильного над слабым, но он ничего не сказал, увидев белое Викино лицо, он повернул покорно и подумал, что «Скорая помощь» остается у него слева по курсу, не пришлось бы в нее заворачивать. «Жизнь, - мысленно философствовал шофер, - жизнь… Кричит, а сил у бабы нет. Те, у кого сила, не кричат…»


***

Анна машинально двигалась по кухне, потом замерла у окна. Фонарь освещал подъезд, и она видела, как возле дома остановилась машина. Она решила, что подруга все-таки не послушала ее, приехала, и обрадовалась этому: наконец она сможет поплакать, разрядиться… Но из машины никто не вышел, даже дверца не открылась, и такси уехало назад.
Анна стала думать, что надо послать телеграммы и позвонить родным и знакомым, но и на это у нее не было сил. И она продолжала ходить по кухне, туда-сюда, туда-сюда…
Вика набрала номер секретаря парткома.
– Господи, ни днем, ни ночью, - услышала она уставший женский голос. - Это тебя… Какая-то женщина… Иди, иди… Но если у нее не пожар, я с тобой разойдусь.
– Умер Алексей Николаевич, - спокойно сказала Вика. - Позвоните жене, я не могу это сделать, и узнайте все. А потом я позвоню вам. - И она положила трубку.
Он позвонил через пять минут сам и сказал Вике, чтоб она взяла себя в руки.
– Я вполне, - ответила Вика.


***

Секретарь парткома курил в форточку и думал о том, как бы повела себя его супруга, случись с ним такое. Эти - Анна и Вика - железные. Не ревут. Конечно, размышлял он, там была ситуация… Можно сказать, это даже выход… Для женщин, имеется в виду… А Алексея жалко. Хороший был мужик, без сволочизма… И жить только начал… Квартира, зарплата… Не собирался он туда, не собирался… Вот ведь как… Дышал, ел… Все было при нем… Ну, сердце… А у кого оно сейчас не болит? Не думаешь ведь об этом… Может, когда рак - лучше? Собираешься в дорогу… Знаешь, что ждет. Но тоже, какая тогда жизнь?.. А если ты сегодня живой и теплый, а завтра тебя как не бывало, это лучше?.. Самое лучшее - в бою… Не так обидно… В бою… Но ведь с другой стороны - не дай бог… Вот и думай, чего бы для себя хотел?..


***

Платье, которое подруга сшила Анне, очень ей пристало. Это был ее фасон - высокая кокетка, а внизу чуть присобранные складки. С изнанки платье было не обработано, швы не обметаны, и Анна, думая вначале, что это платье - на раз, потом решила, что его можно будет оставить в гардеробе, если с хорошими бусами или купить дорогое кружево… И испугалась, что такие суетные мысли пришли ей в голову: «Что же это я, - спохватилась она, - думаю о таком?.. Надо будет брать теперь больше часов, - перескочила она на другое. - Всегда от них отбивалась по праву обеспеченной жены».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70