«Не ходите ни на какие экскурсии. Город надо узнавать в процессе самой жизни в нем». Из этого совета следовало, что гигиенистка за ней не увяжется.
Нина искала тишину университетских двориков и не находила ее. Все было другим. Как будто некто устроил сквозняк и выгнал с его помощью старый дух. А сам сквозняк оставил, и теперь он шастает между древними домами, как старательный комендант: «А ну? Где тут еще не дуло?»
Нина расстроилась чуть не до слез. Надо же! Как хорошо все придумала. Вот она приедет и припадет к этой тишине, как к истине, и ей станет легче, потому что станет понятней…
Что - понятней?
«В прошлое летишь вниз головой… - думала Нина. - Я не нашла тут того, что искала. Так мне и надо…
Зачем мне была нужна тишина, если у меня ее сейчас и так навалом? Вся моя нынешняя жизнь, как в непростреливаемом окопе. Я спряталась, я загородилась… Я холю и нежу это свое одиночество… Я боюсь его потерять… Боже, как хочу я его потерять!»
Какие нелепые эти средневековые улицы. Путают человека, путают… Все время возвращаешься на одно и то же место.


***

«Я знала, что так поступлю когда-нибудь», - подумала Куня и протянула в окошко справочной листок.
«Сергей Никифорович Плетнев. 1912 года рождения. Петушки Владимирской области. Предполагаемое место жительства - Донецкая область».
…Сере-е-е-женька…
Как это было?
Тысячу раз благословленное ею метро!
Он на костылях не мог войти на эскалатор. Она взяла его под руку и подняла наверх. Пока ехали - она влюбилась. Куня смотрит сейчас передачи по телевидению, смеется, когда серьезные мужчины и женщины объясняют молодежи, какое это непростое чувство - любовь. Какие глупости! Самое простое, самое естественное, самое… Она держала человека под локоть и поняла, что готова быть ему опорой всю жизнь. От него пахло табаком и потом, и ей не было это противно. У него была некрасивая, какая-то клочковая щетина, а ей хотелось прижиматься к ней щекой. Он подпрыгивал на своих костылях, боясь выемок и порогов, боясь лестниц и тротуаров, боясь земли, по которой надо ходить, и ей не был этот страх его смешон.
Он был слабый, мнительный человек, ее Сереженька.
Очень мнительный. Просто удивительно, что он с таким характером прошел войну от начала до конца. Но война тем и страшна, что лишает человека индивидуальности, ей неважно, какой он: сильный, слабый, умный, глупый, пьющий ли, трезвенник, талантливый или бездарность - важно, чтобы умел попадать в цель. Ей требуется всего одна человеческая функция. Что еще может быть страшнее этого?
Куня отогревала в нем отмершее за войну. Из-под окопной коросты она освобождала, выпрастывала то, что, собственно, и было Сергеем Плетневым, мнительным, робким человеком, с какой-то болезненной уязвимостью винившим себя во всех человеческих слезах, бедах и потерях.
– Ну что ты мог! - успокаивала его Куня.
Он улыбался какой-то странной улыбкой, как улыбаются дети, застигнутые врасплох.
Однажды Сергей на всякий случай, мало ли что, в последний раз отнес запрос о своей семье.
И получил адрес.
– Я люблю тебя, - сказал Сергей. - Но это не имеет никакого значения.
Она не крикнула, не возмутилась. Она любила именно такого, именно такого она привела когда-то домой, отмыла, обстирала, обшила, откормила. Такого, который скажет ей: «Это не имеет никакого значения».
Что можно понять после этого в человеке?
Она любит его до сих пор. Вот подала бумажку и поняла, что жила и ждала, когда можно будет прийти в эту справочную на Киевском вокзале.
Кто это говорил, какой дурак, что жизнь больше любви? Это жизней бывает много…
Одна человеческая жизнь - просто фраза. Мы переходим из жизни в жизнь, как из комнаты в комнату. И никогда не знаешь, что у тебя за следующей дверью.
А любовь - она одна. Один раз на все твои жизни.
…Справку обещали выдать через три дня.


***

После той прогулки с собакой Нину положили в больницу.
– Мы попросили Куню к нам переехать, - сообщила Дарья, придя в больницу. - Чтоб собаку выводила…
Нинина болезнь способствовала Женькиной эволюции. Она просто шкурой понимала, как это все в нем происходило. Как он приходил домой, его ждала несимпатичная ему Куня и кормила его вкусным ужином. Потом, лежа на диване, он предавался размышлениям о превратностях жизни. Вот жены нет, и к этому «нет» вполне можно привыкнуть.
Он тихонечно привыкал, находя в ее отсутствии разного рода мелкие преимущества.
А может, все было не так…
Они ведь не говорили с ним об этом. Просто Нина увидела: ее возвращение из больницы переполнило радостью только Капрала. Он признал и принял ее сразу, а все остальные очень долго обнюхивали.
Даже Дашка.
Она как отец. Стоило ей почувствовать, что он привыкает без матери, она тут же свыклась тоже.
Куня сдавала хозяйство, будто Нина комендант. По описи.
– …Одеяло байковое - прожгла. Утюгом.
– …Разбила чашку.
– …Потекла кастрюля. Видишь, дырочка?
– Да перестань ты, бога ради! - закричала Нина. - Что у меня самой ничего не ломается, не бьется, не пропадает?
Куня только губы поджала.
– …Совсем затупилась мясорубка. Но я отнесу поточить, не беспокойся.
– …Перестал звонить будильник.
Нина узнала все: что ела Дашка и что она не ела, какие смотрела передачи по телевизору и что говорила по их поводу; что порвала, из чего выросла, почему они ссорились и кто теперь у Нининой дочери любимая подруга.
Столь же подробно была рассказана и жизнь Капрала.
Ей поведали факты из жизни лестничной площадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70