Так он и сказал. Анна Антоновна продолжала держать пуговицу на иголке, а когда он закончил, странным образом подумалось: пришивать теперь пуговицу или нет? И этот маленький бытовой вопрос поднял всю ее жизнь на дыбы, и захотелось пригнуться пониже, к самому этому проклятому дощатому полу, который…
– А если бы я согласилась сегодня на паркет? - прохрипела она своим старым голосом. - Когда бы ты разродился этой своей правдой?
– Ах, господи! - сказал Алексей Николаевич. - Ну не сегодня, так завтра. Это уже неважно.
Спал он крепко. Он давно так не спал, потому что, засыпая рядом с Анной, иногда думал: когда-то это будет в последний раз? Вообще надо сказать, что понятиям «первый - последний» он придавал излишне мистическое значение. Всякие рубежи ему давались трудно, и даже там, где плавность перехода была естественной и обязательной, он все равно чертил грань и перебирался через нее, как через колючую проволоку. Так он был устроен. Поэтому, засыпая раньше с Анной, он ждал, когда это будет в последний раз и когда будет в первый раз, как у мужа с женой, с Викой? И боялся, не будет ли жаль Анну и не будет ли разочарования с Викой, когда отношения перестанут быть урывочными, а будет одна общая постель уже до конца жизни. И тут же приходила мысль о смерти, которая будет при Вике, и это было страшно, потому что означало: жизнь с Викой - это в конце концов смерть. В общем, чушь собачья, он типичный неврастеник, поэтому очень ему стало приятно утром, когда он проснулся на софе и понял, что что-то уже преодолено и был уже этот треклятый последний раз с Анной.
Когда он увидел почерневшую, постаревшую на десяток лет жену, он обиделся за этот ее вид. Что за распущенность? Где ее достоинство? Ведь он же держится. Он даже хотел что-то сказать ей про одинаковость их положения, но вспомнил Вику, спохватился, и ему стало стыдно, а Анну стало жалко. У него застучало в висках и закололо в боку. Набежала противная слюна, так и хотелось плюнуть тут же, но он ее интеллигентно - так ему казалось - сглотнул и сказал Анне хорошим человеческим голосом:
– Ты не спала, Аннушка, и зря. Ей-богу, мы, мужики, этого не стоим. Я еще выдам тебя замуж.
Она посмотрела на него так, что у него снова закололо в боку, и он понял, что легкого и изящного развода у них не будет, что будет склока, что Анна беременна этой склокой, вон какие синячищи под глазами. Это у нее к крику.
– Я не хочу скандала, - предупредил он. - Не мы первые, не мы последние. У вас с Ленкой все будет, я не зверь какой… Я хочу, чтоб мы остались добрыми друзьями. Хочешь, сегодня поедем посмотрим квартиру?
– Какую квартиру? - спросила Анна.
Он понял, что, торопясь к мирному финалу, выпустил целое звено, и теперь как-то надо объяснить, о какой квартире идет речь, а значит, надо подробно и о Вике. Он растерялся и уже готов был все замять.
– Есть тут один вариант…
– Вариант? - Анна отошла к окну и стала смотреть во двор. Алексей Николаевич решил, что она отвернулась, чтобы скрыть слезы, что сейчас они у нее катятся по щекам, и, наверное, хватит на сегодня, и так всего много, поэтому он заторопился, радуясь, что нужно уходить и что все, собственно, уже позади. Он уйдет, она - никуда не денется - будет думать о варианте, а тут он спокоен: то, что ей будет предложено, не просто хорошо - прекрасно.
– Так вот, - повернулась к нему Анна, - так вот… Хочешь уходить - катись… Но квартиру я тебе не отдам. Это наша с Ленкой квартира. У тебя есть вариант? Вот и иди туда… Я же отсюда не тронусь…- И она ушла в ванную. Он стоял в одном ботинке, всем телом ощущая неестественность, неудобство. Он сунул ногу в другой ботинок, но неестественность осталась, тогда он пошел к ванной и постучал в дверь. Она открыла ему сразу, в руках у нее была зубная щетка, а рот был полон пасты. И этим брызгающим белым ртом она сказала ему громко и внятно:
– Какая же ты сволочь!


***

Вика пришла к нему в клетушку с мокрыми гранками, и они успели просохнуть, пока он ей все рассказывал. Он даже удивился, почему это у него так долго все получается, разговор с Анной был ведь короткий, а он говорил, говорил, пока Вика не сказала: «Хватит, Леша, в четвертый раз уже не надо…»
– Что случилось, то случилось, - продолжила она. - Тут уже ничего не изменишь. Теперь надо вести себя правильно. Ничего резкого, пока по-человечески не договоритесь. Дай ей и поорать, и побазарить - это нормальная реакция. Но будь стоек в главном. Это ты получил квартиру, а точнее - ты и твоя мать. Ты не гонишь ее на улицу, а предлагаешь прекрасный вариант. Не подкопаешься ни с какой точки зрения. Потом надо привлечь на свою сторону Ленку. Как она?
И вечерний, и утренний разговоры проходили без дочери, и как она - он понятия не имел. Привлекать же дочь на свою сторону для него задача непосильная. Так он подумал сразу, но Вике сказал: «Да, да, это сейчас главное!» На этом она и ушла с совсем уже сухими гранками, а он с ужасом представил, как же все будет с Ленкой?
Если было на свете что-то абсолютно чужое ему и непонятное, то это была дочь. Все в ней, начиная с завернутых снизу джинсов и кончая орущей музыкой, было ему противно, вызывало неприязнь и раздражение. Каждый раз, когда они садились за стол и она начинала манерно ковыряться в салате и высказывать непотребные суждения, о которых он и подумать боялся, он не понимал, как случилось, что у него, очень лояльного во всем человека, могло родиться такое существо?
У нее не было ничего святого, разве что модные диски, да и то, не святость это, что-то другое. Достоевский же был у нее - сумасшедший, Толстой - кретин, Тургенев - манная каша, от Чехова у нее сыпь…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70