За это время мы успели повзрослеть и стали кто строителем, кто архитектором, а кто столяром или владельцем маленькой электрофирмы - все специалисты, и все отцы семейств, и, раз того не миновать, готовые за месяц изучить, как подготавливать мосты к взрывам, и недоумевающие, почему занятия проводятся под пылающим солнцем на плацу, а не в тени, и почему стоя? А потому, что солдату никакая погода не помеха. Итак, мы еще раз стали солдатами. Взрывчатый материал не опасен сам по себе, по нему хоть топором бей, он не взорвется, опасен он только в контакте с взрывателем. Понятно. Потому-то взрывчатка и взрыватели хранятся в разных помещениях. Тоже понятно. Совсем незадолго до этого мы сидели в грузовике, нагруженном сразу взрывчаткой и ящиками с капсюлями-детонаторами, достаточно было небольшого столкновения, и полдеревни взлетело бы на воздух. Но приказ есть приказ, никаких возражений быть не может. Взрыватель не игрушка, неправильный нажим на клещи, когда сжимаешь клеммы, и останешься без руки. Понятно. Понимали мы также, что этим приемом надо тем не менее овладеть. Детонирующий шнур в левой руке, капсюля-детонатор насажена, клещи в правой руке: вот так. Делайте все правильно, и ничего не случится. Из предосторожности эту штуку не держат прямо перед лицом. Понятно. Итак, каждый из нас сперва учится этому на соответствующем расстоянии друг от друга, на случай, если кто-нибудь ошибется, но детонирующий шнур протянут между нами, он у нас один на двадцать три человека, к тому же, как мы только что узнали, он сгорает в какую-то долю секунды. Разумно ли, что нас всех обучают на одном общем шнуре? У инструктора-лейтенанта готов ответ: что, в штаны наклали со страху? С солдатами такого не случается. И мы сжимаем клещи, приказ есть приказ, и лейтенант был прав: никто из нас не остался без рук, а значит, все свои руки сохранили.
Один только раз, в 1943 году, после лыжного похода (полная выкладка и дополнительное одеяло) от Шуля на Самнаут (на дороге гололед, то и дело мы скользим и падаем в полной выкладке и с карабином, и приходится с особым напряжением отыскивать свое место), я после приказа "Разойдись!" просто лег на землю. Меня тут же вывернуло наизнанку, и я не смог поднять голову, лежа лицом в собственной блевотине. Положа руку на сердце: выдержал бы я подобное в обычной жизни? Вырабатывается своего рода гордость, мускулы болят на другой день не более, чем после лыж, а лыжный поход с болью в мускулах - это как раз то, что надо в таких случаях... Что ж, если молодой парень, рассматривающий свой призыв в армию с некоторой снисходительностью, вероятно считая это признаком прогрессивного образа мыслей, спросит меня обо всем, я отвечу: на военной службе я не получил никакого физического увечья, честное слово.
Я не жалуюсь. Я не жалуюсь.
Либо все в дураках, либо никто - основной принцип армейской службы. Кто потел, а кто мерз, дело не в этом: мы должны являть собой рядовой состав. Вот в чем заключалась цель нашего похода. Если часть солдат будет в фуражках, а другая - нет, это помешает тому, кто приказывает: он вдруг увидит перед собой некоторое число отдельных людей, кому он, капрал или лейтенант, должен приказывать, а у них он, может быть, и не пользуется авторитетом, словно канцелярист, предписывающий механику, как обращаться с мотором. Чтобы чувствовать в себе уверенность, командиру необходим рядовой состав. Рядовые нужны всегда. Душ для рядового состава. Отбой для рядового состава. Даже если солдат всего трое, это уже команда. Гауптвахта, где отбывали наказание отдельные солдаты, не составляла общности. Но зато одинаково уложить полотенца в ранце - справа или слева - считалось важным. Этим занимался фельдфебель. Вопрос, можно ли расстегнуть ворот на марше, предположим, разрешается - лейтенант человек разумный, - но единообразие должно быть соблюдено: либо все расстегивают воротнички, либо никто. Только так создается рядовой состав. Унтер-офицеры, имевшие право ночевать в комнатах, не относились, впрочем, к рядовому составу, во всяком случае с нашей точки зрения. Рядовой состав - это те, кто не имеет права никуда ускользнуть, даже в сортир, ни днем, ни ночью. Мы делали все, что предписано рядовому составу. Я помню: перед обедом противостолбнячная прививка, потом отдых на соломе, надо полагать, по указанию врача, а после этого заранее назначенное на этот день состязание в беге на шесть километров, некоторых рвало, у других были приступы головокружения после прививки - такому солдату, разумеется, разрешалось выйти из строя, а наш санитар, который смог бы смазать резаную рану йодом, присаживался возле него на корточки, пока тот кое-как не поднимался; но рядовой состав как таковой не блевал, и потому мы после противостолбнячной прививки бежали из последних сил.
Странное чувство испытываешь в трамвае во время отпуска - когда это было? - чувство, что тебе как солдату не верят. Спрашивают о погоде в Тессине, и ни одного вопроса о службе...
Нам повезло: немецкий вермахт планомерно прошел через Голландию и Бельгию на Париж, а другой фланг, Швейцария, ему не понадобился - и военные события вновь от нас отодвинулись: Нарвик, Тобрук, Смоленск... Я не помню, чтобы солдаты были удручены ходом истории, они не задерживались у радиоприемника после передачи новостей, не обсуждали на привалах, что означает депортация, Сталинград или высадка в Сицилии.
Казалось, наша швейцарская форма дисциплинировала нас. Ежедневный приказ в Мальваглии или Цицерсе очерчивал наш горизонт. Все указатели были сняты, чтобы враг заблудился или просто-напросто не имел возможности узнать, как ему отсюда добраться до Эрленбаха или Кюснахта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134