Брошюру заботливо устанавливаю на полку.— Я посмотрел вашего «Тартарена из Тараскона»… — говорю, шутливо подмигнув глазом.Но он прерывает меня и умоляюще произносит:— Скажите, вазаха, ведь вы честный человек, не правда ли?— Да.— В таком случае прошу сказать откровенно, что вы намерены предпринять?У Рамасо суровое и выжидающее выражение лица.— Прежде всего я намерен, — стараюсь говорить совсем непринужденно, — намерен просить вас, Рамасо, улыбнуться. К чему такое мрачное лицо?Учитель делает мягкий жест рукой, как бы желая превозмочь овладевшее им напряжение, и берет себя в руки.— Простите, — говорит он сдавленным полушепотом.— Нет, — перебиваю я. — Это вы меня простите за то, что я вторгся в вашу тайну. Но я не так уж виноват. Ваша вади велела мне дожидаться вас здесь, шкафчик был открыт, и я ничего дурного не имел в виду, заглянув в ваши книги…— Так вы не донесете на меня колониальным властям? — спрашивает Рамасо, пристально глядя на меня.— Нет, — улыбнулся я. — Я не доносчик, и к тому же слишком ценю вас и ваши взгляды… Неужели вы думаете, Рамасо, что каждый европеец, приехавший к вам, обязательно должен быть приспешником колониализма и империализма?— До сих пор так это и было.— Значит, я исключение. Впрочем, должен напомнить, что я не француз, а совсем другой национальности.— Знаю.— И я принадлежу к народу, лучшие сыны которого обычно шли рука об руку с теми, кто сражался за свободу.Рамасо кивком головы согласился. В хижине воцарилось молчание. Меня очень интересует, каким образом эти книги попали к учителю. Осторожно, чтобы не вызвать недоверия, прошу его ответить на этот вопрос.— Подробностей я никому не могу открыть, даже собственной жене, — говорит Рамасо. — Во всяком случае могу вас заверить, на Мадагаскаре я не одинок и всюду на важнейших участках находятся мои товарищи. А как эти книги попали на остров? Многие матросы французских судов, которые приходят на Мадагаскар, состоят в партии. И вот, понимаете…Затем, перейдя на другую тему, Рамасо предостерегающим голосом напоминает:— В скором времени, может быть завтра, может быть послезавтра, возвращается в Амбинанитело шеф кантона Раяона.— Раяона происходит из племени ховов? — спрашиваю я.— Да. Он чужой нам и как человек другого племени и как чиновник колониальной администрации.— Не беспокойтесь. Никому, кроме моего товарища Богдана, я не скажу ни слова, а за Богдана я ручаюсь.— Благодарю вас.Мне тут же припомнился аналогичный случай. Несколько дней назад старый Джинаривело рассказал мне о раздорах между родами заникавуку и цияндру. Тогда я, так же как и сегодня, должен был торжественно клясться и уверять в своей лояльности. Когда же изменится положение и к нам с доверием и дружбой будет относиться вся деревня, а не горстка жителей?Рамасо запирает на ключ шкафчик с книгами и ключ кладет в карман.— Динамит, — с улыбкой говорит он, показывая глазами на полку, — который в свое время взорвет всю колониальную систему.— Однако пока это только грозное фади, — добавляю я.— Но фади, — говорит с усмешкой Рамасо, — грозное для администраторов, а не для мальгашей. РАЯОНА, ШЕФ КАНТОНА В деревню возвратился из объезда шеф кантона — староста и приступил к своим обязанностям в большом доме рядом с нами. Во дворе дома теперь полно людей. Жители долины с обоих берегов реки приходят платить налоги.Староста, молодой человек из главного племени ховов, давних владык Мадагаскара, прибыл сюда из самой Тананариве. Как и всякий хова, он горд и всегда приятно улыбается. Фигура у него щуплая, лицо некрасивое, кожа светлая, как у японцев. У него есть жена, красивая темная девушка из местного племени бецимизараков. Племя подарило ему девушку в качестве выкупа и действенного талисмана для смягчения налогов. Шеф кантона — единственный представитель французских властей в долине Амбинанитело — сила и хозяин. Он окончил в столице административное отделение школы La Myre de Vilers. У него проницательные живые глаза, он хорошо говорит по-французски, а думает по-ховски; вьется и сгибается под тяжестью невероятного честолюбия. Хочет быть образцом европейской цивилизации. Он многого достиг, но в голове у него сплошная путаница.Под вечер он приходит ко мне с визитом, попивает ром и незаметно изучает мое лицо. Он знает все — знает, что я ищу следы Беневского, а Богдан— птиц и насекомых. Обо всем доложили ему наши соседи.После второй рюмки он доверительно рассказывает о своей миссии в долине: внедрять цивилизацию среди бецимизараков, на которых, разумеется, смотрит несколько свысока и старается им привить добропорядочные нравы.— Какие именно? — допытываюсь со всей благожелательностью.Раяона немного озадачен моим вопросом и, задумавшись, теребит рукой губу.— Какие? — повторяет. — Ну, хотя бы добросовестно работать, ведь они невозможные лентяи. Совершенно не хотят понять, какие материальные и моральные блага дает труд.Чувствую, шеф кантона пропитан философией белых наставников.— Как же вы внедряете хорошие нравы? — пытаюсь добраться до сути.— Разными способами. Отличная школа для них — общественные работы, так называемые трестации, потом…— Подушный налог, — подсказываю.Раяона слишком сообразителен, чтобы не понять скрытой иронии.— Пожалуй, — подхватывает храбро, — и подушный налог тоже. Что поделаешь, на таких мероприятиях покоится структура всякого государства; без них наступила бы анархия… Возвращаясь же к нашим бецимизаракам, должен сказать: прежде всего я борюсь с их пороком — пьянством.В этом шеф кантона прав. Алкоголь, привитый европейцами четыреста лет назад людям племени бецимизараков, стал для них истинным бедствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65