Это, впрочем, не означало, что его тут же начнут пытать:
случалось, следователи не прикасались к нему по два-три дня кряду - а
иногда, наоборот, терзали каждый день в течение недели (допросы проходили
без выходных). "Расписание" пыток, таким образом, оставалось неясным, а вот
в структуре задаваемых вопросов Франц разобрался довольно быстро. Сначала
следователи требовали, чтобы он отказался от своей версии событий
целиком и признался в убийстве двадцати трех заключенных, двух
охранников и одного наставника. Допрос примерно на третий обвинение
снизилось до убийства двадцати пяти человек; а Наставника - "следствие
нашло возможным согласиться с вашей трактовкой событий" - убил, так и быть,
сумасшедший 24-ый. Франц продолжал все отрицать, и на седьмом допросе
Мужчина выдвинул версию, согласно которой 24-ый и Франц, находясь в
преступном сговоре и попеременно пользуясь автоматом, уничтожили всех
остальных на этаже. Таким образом, на Франца приходилась лишь половина всех
злодеяний - а 24-ый покончил с собой от угрызений совести. Версия номер три
стоила Францу двух дней побоев; после чего следователи снизили ставки до
убийства четверых урок и Наставника (остальных заключенных и охрану уложил,
вроде как, 24-ый). К тому времени Франц уже понял, что обвинения идут по
нисходящей и, надеясь, что они сойдут на нет, стойко держался на своем. И
действительно, следующим вариантом было обвинение в убийстве лишь четырех
человек: Чирия, Моджахеда, Мордастого и 24-го (два допроса); а потом всего
двоих - Наставника и 24-го. На этой версии следователи настаивали особенно
долго (на Франце к тому времени не осталось живого места); и какого ж было
его разочарование, когда они вернулись затем к предыдущему обвинению в
четырех убийствах. Худшие его догадки подтвердились еще через семь допросов
- когда следователи опять начали толковать о пяти убийствах, и стало ясно,
что они идут в точности по тем же самым вариантам, но в обратном порядке.
Сегодняшний допрос, как и два предыдущих, был посвящен разработке самой
первой версии, согласно которой Франц истребил все население этажа
поголовно. Что будет после этого? Скорее всего, обвинения пойдут опять по
нисходящей ... а потом обратно по восходящей ... и так далее - пока он не
подохнет во второй раз.
(Оливия. Ну, что ты на это скажешь, Мальволио?)
И как только Францу удалось вытерпеть пытки так долго?!... Ему,
изнеженному человеку, за всю предыдущую жизнь не испытавшему и милионной
доли теперешних мучений ... не знавшему ни физической боли, ни насилия, ни
даже серьезных болезней! Неужели "краткий курс" бесчеловечности, пройденный
им на Втором Ярусе, настолько облегчил адаптацию?
(Мальволио. Одно мне удивительно, Ваша Светлость, - что вы так
восторгаетесь этим безмозглым негодяем ...)
"Господи, Может, все-таки сказать им то, что они хотят услышать?" -
подумал Франц.
И тут же сам себе ответил: "Нет, не может."
Все было однозначно: как он прочитал в соответствующем томе Устава,
наказание за одно убийство варьировалось от двух до десяти лет штрафных
работ в особо вредных химических цехах. То есть, даже если он сумеет свести
обвинение к "минимальной" версии (убийство Мордастого и 24-го), то приговор
будет не менее четырех лет. Впрочем, в какой версии признаваться -
минимальной или максимальной - большой роли не играло, ибо продержаться в
живых на особо вредных химических более одного года было попросту
невозможно. (Один раз их камеру по ошибке послали в особо вредный химцех, и
Франц видел тамошних дохотяг - харкающих кровью и покрытых гноящимися
язвами.) Кстати сказать, инстинкт самосохранения у него почти атрофировался,
и смерти, как таковой, он не боялся - хотя бы потому, что уже пережил ее
один раз. При выборе решения стоило принимать во внимание лишь физическое
страдание, а не смерть, - так что относительно быстрая гибель от пыток
во время следствия казалась предпочтительней. Некоторое время Франц даже
подумывал, не прекратить ли все одним махом (напасть, например, на
вооруженного охранника), но потом все же решил предоставить события их
естественному ходу.
Имелась и еще одна причина, делавшая признание своей несуществующей
вины для Франца невозможным. Причину эту он не мог сформулировать в ясных и
простых словах - как и все остальное, связанное с Женщиной. Что-то,
происходившее подспудно между ним и ей, исключало сдачу на милость
победителя ... Франц, впрочем, не слишком старался раскопать этот участок
своей души - возможно, опасаясь обнаружить там какой-нибудь неприятный для
себя сюрприз.
(Оливия. ... Да будет с нами то, что предначертано судьбою!)
Лежа на животе, он легонько пошевелил пальцами рук - после холодной
примочки боль чуточку поутихла. (Ненавистный громкоговоритель захрипел
апплодисментами; потом, после шипучей паузы, началось оркестровое вступление
ко Второму Концерту Шопена.) Франц закрыл глаза и расслабился, стараясь не
чувствовать жесткости лежанки; многократно передуманные мысли по одной
умирали в его голове. Жестокий лик Второго Яруса начал тускнеть и терять
отчетливость деталей ... и, наконец, благословенное забытье затопило мир.
Франц стал свободен.
Сны ему здесь не снились никогда.
5. В межсекторной службе безопасности. Часть 2
Проснулся он от внезапной тишины, как в нормальной ситуации проснулся
бы от внезапного шума:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93