Г-н Ферран предложил издать весьма справедливый закон о возврате эмигрантам земель, оставшихся непроданными[3]. Он дерзнул заявить с трибуны, что "лица, не нарушившие своего долга, сохранили свои священные и неотъемлемые права на земли, которые были у них отняты революционными потрясениями", - и получил орден св. Духа. Эти слова заставили вспыхнуть всю Францию. Люди, которые жили бы спокойно и являли бы покорность под властью алжирского дея, приходят в исступление при первом слове, содержащем хотя бы косвенную угрозу их собственности.
[1] Дословно переведено из Гобгауза, 2-е изд., т. 1, стр. 96. [2] Палей. [3] Более того: проектом закона предусматривалась выплата государством ежегодно ренты эмигрантам до шести тысяч ливров на человека, в возмещение всего, что у них вполне справедливо было отобрано, когда они покинули Францию с целью натравить на свое отечество иноземцев.
ГЛАВА LXXXIV
Пора вернуться на остров Эльбу. Прочтя в газете, в то время как его брили, речь, произнесенную министром Ферраном, Наполеон вызвал генерала Бертрана и сказал ему: ........................................................
ГЛАВА LXXXV
Барон Жермановский, полковник лейб-улан, следующим образом изложил события своему почтенному другу, генералу Костюшко[1]. Это рассказ храбреца, которого слушал герой. В начале своего рассказа полковник сообщил, что его уланы стояли в Порто-Лонгоне, где, кроме того, был расположен гарнизон из трехсот пехотинцев. За шесть дней до отъезда император вызвал его, чтобы узнать, сколько судов находится у него в порту. Полковнику был дан приказ зафрахтовать их, запасти для них продовольствие и строго следить за тем, чтобы даже самая захудалая лодка не выходила в море. За день до отплытия ему было велено уплатить три тысячи франков за сооружение дороги, которую Наполеон велел проложить. Он почти забыл о приказе не выпускать суда из порта, как вдруг 26 февраля, в то время как он работал в своем садике, один из адъютантов императора доставил ему приказ: к шести часам вечера посадить всех своих солдат на суда и в ту же ночь, в указанный час, присоединиться к флотилии, которая будет стоять у Порто-Феррайо. Было уже так поздно, что полковник не смог закончить посадку солдат раньше половины восьмого. Суда немедленно отплыли. Он подошел со своей маленькой флотилией к императорскому бригу "Inconstant", готовому к отплытию. Поднявшись на палубу, он увидел там императора, который встретил его словами: "Как дела? Где ваши люди?" Полковник Жермановский узнал от своих товарищей, что приказ посадить солдат на суда был отдан гарнизону Порто-Феррайо только в час дня, что посадка закончилась только к четырем часам, что император с генералами Бертраном, Друо и своим штабом прибыл в восемь часов, что вслед за тем один-единственный пушечный выстрел возвестил отплытие, и суда вышли в море. Флотилия состояла из "Inconstant", вооруженного двадцатью шестью пушками, из двух бомбард - "Etoile" и "Caroline" - и четырех фелюг. На "Inconstant" находилось четыреста солдат старой гвардии. Никто из них не знал, куда их везут. Переходя с берега на корабли, старые гренадеры кричали: "Париж или смерть!" Южный ветер, вначале довольно сильный, вскоре сменился штилем. Когда рассвело, оказалось, что прошли всего шесть миль, и что флотилия находится между Эльбой и Капрайей, на виду у английских и французских фрегатов. Все же ночь не пропала даром: солдаты и экипаж успели перекрасить обшивку брига. Он был желтый с серым; цвета эти заменили черным и белым. Это было довольно ненадежное средство, чтобы ускользнуть от бдительности людей, заинтересованных в наблюдении за островом Эльбой. Стали поговаривать о том, не вернуться ли в Порто-Феррайо; однако Наполеон приказал продолжать путь, решив в крайнем случае атаковать французские суда. Вокруг острова Эльбы постоянно крейсировали два фрегата и один бриг; по правде сказать, полагали, что они охотнее присоединятся к флоту императора, чем станут сражаться против него; но какой-нибудь офицер-роялист, мало-мальски решительный, мог велеть дать залп из орудий и увлечь за собой экипаж. Около полудня поднялся ветер; в четыре часа флотилия уже была в виду Ливорно. Показались три военных корабля, одни из которых, бриг, направился прямо к "Inconstant". Тотчас было ведено закрыть люки. Солдаты гвардии сняли свои высокие шапки и легли плашмя на палубу. Император намеревался взять бриг на абордаж. Но это было крайним средством, к которому он решил прибегнуть только в том случае, если королевское судно не согласится пропустить "Inconstant", не подвергая его осмотру. "Zephir" (так назывался бриг под белым флагом) на всех парусах несся к "Inconstant"; корабли прошли один мимо другого, едва не соприкоснувшись бортами. Когда лейтенант Тальяд с "Inconstant" окликнул капитана Андрие[2], с которым был в приятельских отношениях, тот ограничился тем, что спросил, куда направляется "Inconstant". "В Геную", - ответил Тальяд и прибавил, что с удовольствием исполнит поручения Андрие, если таковые у него имеются. Андрие ответил, что ему ничего не нужно, и в заключение прокричал в рупор: "Как себя чувствует император?" Наполеон сам ответил: "Превосходно!" - и корабли разошлись. В ночь с 27-го на 28-е ветер стал крепчать, и 28 февраля на рассвете вдали обрисовалось побережье Прованса. Показался корабль, по-видимому, направлявшийся к берегам Сардинии. Полковник Жермановский говорит, что до этой минуты почти все, кто находился на судах флотилии, думали, что она держит курс на Неаполь. Солдаты много раз спрашивали об этом офицеров, а те сами задавали вопросы императору, который упорно молчал в ответ. Наконец он сказал с улыбкой: "Мы держим курс на Францию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64