В тот же день он написал наместнику Ла-Куэста: "...Я сказал им (министрам Фердинанда VII), что Наполеон преследует только одну цель - по примеру Людовика XIV низложить династию Бурбонов в Испании и возвести на престол французскую династию. Признав вескость моих доводов, герцог Инфантадо спросил меня: "Возможно ли, что герой, подобный Наполеону, способен запятнать себя таким поступком, когда король с величайшим доверием отдает себя в его руки?" "Загляните в Плутарха, - ответил я, - и вы увидите, что все эти греческие и римские герои приобрели свою славу, лишь перешагнув через тысячи трупов; но обо всем этом забывают и с почтительным изумлением взирают на плоды этих действий". Я добавил, что он, вероятно, помнит о том, как Карл V присваивал себе короны, о тех жестокостях, которые этот монарх совершал по отношению к правителям и к народам, - а между тем, невзирая на все это, он считается героем; что, далее, ему следует помнить, что мы точно так же поступали с императорами и королями индейцев... что на этом основано господство всех династий мира; что в нашей Испании бывали в старину случаи убийства королей узурпаторами, которые затем утверждались на престоле; что для более поздних времен можно указать на убийство, совершенное ублюдком Энрике II, и на устранение семьи Генриха IV, а также на то, что австрийская династия и династия Бурбонов произошли от такого кровосмешения и таких злодеяний... Я сказал ему, что из того, как "Moniteur" излагает события, мне ясно, что Наполеон не признает Фердинанда королем и считает отречение его отца, совершившееся во время вооруженной борьбы и народного мятежа, не имеющим законной силы; что сам Карл IV готов признать свое отречение недействительным; что, не говоря уж о том, что случилось с королем кастильским Хуаном I, мы имеем, в более поздних династиях - австрийской и династии Бурбонов - два примера, когда монархи - Карл V в первом случае, Филипп V во втором - отрекались от престола, и что оба эти отречения были совершены с величайшим спокойствием, после зрелого обсуждения и даже в присутствии представителей нации[3]". В беседе с г-ном Эскоикисом, до настоящего времени являющейся самым любопытным и самым достоверным свидетельством по этому делу, ибо она опубликована противной стороной, Наполеон весьма справедливо заявил: "Да наконец верховный закон, управляющий действиями монархов, закон наибольшего блага их государств, обязывает меня к тому, что я предпринимаю". Необходимо заметить, к великому удивлению глупцов, что монарх, который является лишь уполномоченным народа, никогда не имеет права самовольно проявлять великодушие и делать бесполезные уступки. Мы снова встретимся с этим вопросом в Италии, где многие порицают Наполеона за то, что он не даровал итальянцам полную независимость, хотя, по его убеждению, это противоречило бы интересам Франции. Наполеон, на которого Испания напала без предупреждения в тот момент, когда считала его всецело поглощенным борьбой с Пруссией, должен был в Байонне сделать с Испанией то, что он находил наиболее полезным для Франции. Разве нс могли испанцы под предводительством таких людей, как Ласси и Порлье, в случае, если бы под Иеной Наполеон потерпел поражение, ворваться в Бордо и Тулузу в то самое время, когда пруссаки заняли бы Страсбург и Мец? Потомство рассудит, совершает ли уполномоченный народа преступление, когда он извлекает пользу из необычайной глупости своих противников. Мне кажется, что в противоположность нашему времени потомство больше будет возмущаться ущербом, нанесенным Испании, нежели ущербом, причиненным мнимым ее властителям. У нас перед глазами пример Норвегии. Сочинители пасквилей обвиняют Наполеона в том, что он слишком презирал людей. В данном случае он, как мы видим, совершил крупную ошибку по той причине, что слишком уважал испанцев. Он забыл, что гордые кастильцы, впервые униженные Карлом V, со времен этого прославленного императора подвластны самому гнусному деспотизму, какой только можно вообразить. В своем письме к генералу Ла-Куэста г-н де Уркихо говорит: "К несчастью, со времен Карла V нации больше не существуют; ибо нет ни политического органа, который действительно бы ее представлял, ни общих интересов, которые сплачивали бы ее в стремлении к единой цели. Наша Испания - это готическое здание, состоящее из множества отдельных частей и пристроек, которые многообразием своих привилегий, законов, обычаев и интересов напоминают наши провинции. Общественного мнения не существует". В течение пятнадцати лет испанская монархия покрывала себя позором, неслыханным в летописях даже тех дворов, которые, казалось бы, дошли до глубочайшего упадка. Та слагающаяся из дворянства и духовенства аристократия, которая одна только в состоянии придать блеск монархии, словно находила удовольствие в том, что над нею издевались. Муж и король последовательно уступает любовнику своей жены: 1) командование всеми морскими и сухопутными силами; 2) назначение всех почти должностных лиц государства; 3) право объявлять войну и заключать мир[4]. Будь этот фаворит человеком такого склада, как Ришелье, Помбаль или Хименес, искусным злодеем, - испанцев, пожалуй, еще можно было бы понять; но он оказался самым бездарным мошенником во всей Европе. Испанскому народу, слывущему таким гордым, приходилось сносить деспотическое правление человека, к которому он относился с величайшим презрением. Но, оставляя в стороне вопрос о гордости, какое обилие несчастий как для общества, так и для отдельных лиц должно было явиться следствием такого постыдного владычества!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64