при этом он замечал, что неудобно было бы внести их в королевскую казну. Король понимал, что это значит, и говорил Шуазелю: "Посоветуйтесь с Бертеном; дайте ему три миллиона, а остаток я дарю вам". Король не был уверен в том, что с преемником Шуазеля ему будет так же легко столковаться. [3] Иными словами, когда народ получит свободу печати. [4] Людьми, платящими не менее ста франков налога. [5] Все те писаки, которые позорят литературу и прислуживаются к победителям, восхваляя их заносчивость и осыпая оскорблениями побежденных, получают средства для жизни из какой-нибудь канцелярии. См. биографии Мишо (Вильмен, Оже, Роже).
ГЛАВА XLVIII
О МИНИСТРАХ
Великим несчастьем для Наполеона было то обстоятельство, что на престоле он проявил три слабости, отличавшие Людовика XIV. Он по-ребячески увлекся великолепием придворной жизни; он назначал министрами глупцов и, если и не заявлял, как Людовик XIV по поводу Шамильяра, что он их воспитывает, то, во всяком случае, считал себя способным разобраться в любом деле, как бы ни были нелепы те доклады, которые они ему представляли. Словом, Людовик XIV боялся талантливых людей, а Наполеон их не любил. Он держался того мнения, что во Франции никогда не будет сильной партии, кроме якобинцев. Он устранил от дел Люсьена и Карно, выдающихся людей, обладавших именно теми качествами, которых ему самому недоставало. Он любил - или терпел около себя - Дюрока, князя Невшательского, герцога Масского, герцога Фельтрского, герцога Бассанского, герцога Абрантеса, Мармона, графа де Монтескью, графа Сессака, и т. д., и т. д., - все они были людьми вполне порядочными и достойными уважения, но общество, склонное к насмешке, всегда считало их тупицами. Когда отравленный воздух двора вконец развратил Наполеона и развил его самолюбие до болезненных размеров, он уволил Талейрана и Фуше, заменив их самыми ограниченными из всех своих льстецов (Савари и герцог Бассанский). Император дошел до того, что считал себя способным в течение двадцати минут разобраться в любом, самом сложном вопросе. Путем невероятного, непосильного для всякого другого человека напряжения внимания он старался понять сущность доклада, донельзя многословного и беспорядочного - словом, доклада, составленного глупцом, не имевшим представления о данном предмете. Графа де С[ессака], одного из своих министров, Наполеон называл "старой бабой" и, однако, не увольнял его. Созвав, по возвращении из какого-то путешествия, своих министров, он сказал им: "Я не Людовик XV, я не меняю министров каждые полгода". После этого вступления он перечислил им все те недостатки, которые им приписывались. Ему казалось, что он знает все и обо всем осведомлен и что ему нужны только секретари, которые излагали бы его мысли. Это, может быть, справедливо для главы республики, ибо там государство извлекает пользу из способностей даже самого заурядного гражданина, но не для правителя деспотии, не терпящей никаких представительных учреждений, никакого незыблемого закона!
Самые большие успехи герцог Бассанский пожинал в тех случаях, когда ему удавалось угадать еще не высказанное мнение императора по тому или иному вопросу. Не такую роль играл Сюлли при Генрихе IV, и такую роль не взял бы на себя ни один порядочный человек, призванный служить монарху, в особенности если этот монарх, обуреваемый чудовищной жаждой деятельности, всякое ассигнование пятидесяти франков желал облечь в форму особого декрета.
ГЛАВА XLIX
ЕЩЕ О МИНИСТРАХ
Вот уже двести лет, как министрами во Франции называют людей, подписывающих четыреста официальных бумаг в день и дающих званые обеды; какое нелепое существование! При Наполеоне эти бедняги изнуряли себя работой, и притом такой, в которой мысль не участвовала, то есть самой нелепой. Чтобы угодить императору, надо было всегда уметь ответить на вопрос, занимавший его в ту минуту, когда к нему являлись. Например, назвать общую стоимость инвентаря всех военных госпиталей. Министра, который не мог ответить на подобный вопрос без запинки и с таким видом, точно он весь день только об этом и думал, смешивали с грязью, даже если бы по своим дарованиям он был равен герцогу Отрантскому. Когда Наполеон узнал, что Крете, лучший министр внутренних дел, который когда-либо ему служил, смертельно заболел, он сказал: "Так и должно быть. Человек, которого я назначаю министром, через четыре года уже не должен быть в состоянии помочиться. Это большая честь для его семьи, а ее судьба навсегда обеспечена". Такого рода деятельность доводила несчастных министров до полного одурения. Почтенному графу Дежану однажды пришлось взмолиться о пощаде. Он под диктовку императора вычислял военные расходы и до такой степени опьянел от цифр и подсчетов, что вынужден был прекратить работу и сказать Наполеону, что ничего уже больше не понимает. Другой министр заснул над своими бумагами в то время, когда Наполеон говорил с ним, и проснулся только через четверть часа, причем во сне продолжал разговаривать с императором и отвечать ему: а это был один из самых даровитых министров Наполеона. Министры бывали в милости периодами, длившимися от одного месяца до шести недель. Когда кто-нибудь из этих несчастных замечал, что он уже не пользуется благоволением своего повелителя, он начинал работать с удвоенным рвением, его лицо становилось желтым, и он еще больше заискивал перед герцогом Бассанским. Внезапно, совершенно неожиданно для всех, опальные сановники снова оказывались в чести: их жены снова получали приглашения на интимные придворные вечера, и министры не помнили себя от восторга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64