Ведь он беззащитен перед ним — как бессильная овца перед хищным волком,
— Верно,— снова заговорил Ибрагимбек,— положение наше не из лучших. Но борьба не бывает без потерь. Скажу вам, бай, что зачастую она не имеет смысла и без поражений. Враг силен, но мы еще не сломлены. Пока корни в воде, есть надежда и на урожай. Если соизволит бог, дело наше восторжествует и мы достигнем цели. Но при условии,— возвысил голос Ибрагимбек,— что наши джигиты, все как один, без всякой жалости будут уничтожать неверных и босяков-блюдолизов, их приспешников! При условии, что не будут щадить себя на поле битвы, превыше самой жизни ставя веру, обычаи и родной край!— Он перевел дыхание. Смуглое лицо его побледнело.— Самое главное для нас сейчас — люди, кони, патроны и оружие. Исходя из этого я принял решение... Пусть каждый курбаши во главе своего отряда отправляется в родные или другие избранные им места и там бьет врага, насколько хватит сил. Три обстоятельства в данном случае будут нам на пользу. Во-первых, разделившись на небольшие отряды, мы и врага заставим раздробить свои силы. Во-вторых... В каждом селении можно будет привлечь на нашу сторону, на сторону войска ислама, по меньшей мере два-три человека. Конечно, для этого потребуется поработать головой — но, я уверен, бай согласится, что у наших курбаши головы предназначены не только для того, чтобы носить чалму. И, наконец, в-третьих: мы выигрываем едва ли не самое главное для нас в нашем нынешнем положении — время! Мы сможем перевести дух — пока с той стороны не получим патронов и оружия, пока не подойдут к нам оттуда четыре-пять обещанных отрядов.
Ибрагимбек бросил торжествующий взгляд на Усмон Азиза и умолк. «Поразительно,— думал между тем Усмон Азиз,— он, наверное, считает меня глупцом... Он, по-моему, уверен, что я приму за чистую монету весь этот вздор... всю эту ширму из красивых слов». Не следовало бы сейчас задавать Ибрагимбеку вопросы, но Усмон Азиз не выдержал и спросил:
— А как они пройдут стой стороны? Сейчас красноармейцы охраняют каждый аршин границы.
— Это наше дело!— вспылил Ибрагимбек — У каждого своя задача. Свою, я надеюсь, вы поняли?
— Да, почтенный.
-— Если не ошибаюсь, ваше село находится за горой Чилчарог. Не так ли?
— Верно, я из Нилу.
— Вот туда и отправляйтесь. Я был с вами откровенен и сказал все что думал. Остальное зависит от вашего ума, настойчивости и мужества.
Усмон Азиз встал.
— Кстати,— спросил его Ибрагимбек,— вам знакомо селение Сияхбед у подножия Чилчарога?
— Да... маленькое селение...
— В том маленьком селении живет большой бай. Родом низок, но изрядно богат. Его зовут Халимбай.
— Я знаю его.
— Попросите от моего имени, чтобы дал вам кров на три-четыре дня. За это время я отправлю в Сияхбед немного винтовок и патронов и, может быть, несколько воинов. Согласно обещанному не сегодня-завтра один отряд, перейдя реку, прибудет нам на помощь.— Он довольно погладил бороду.— Эта помощь только для вас. Вы вчера мужественно сражались с неверными и понесли большие потери.
— Благодарю.
— Три дня ждите в Сияхбеде,— повторил Ибрагимбек.
— Слушаюсь.
— Надеюсь, задача ясна. Собирайте людей, коней и — убивайте врагов.
Последние слова он произнес медленно, с особенной силой и при этом испытующе смотрел на Усмон Азиза, прямо стоящего перед ним. Затем глубоко вздохнул и сказал неожиданно мягко:
— Где еще встретимся, что предпримем — вам сообщат. Будьте здоровы. Да сохранит вас бог.
Усмон Азиз с полупоклоном вышел из палатки и, забрав маузер и патронташ у стоявших возле входа воинов, застегнул под халатом ремень и быстро направился к коню. Вороной в нетерпении легко перебирал копытами. Желание поскорее оказаться в Нилу уже овладело Усмон Азизом. Подойдя к вороному, он провел рукой по его красивой гриве, ласково погладил длинную шею и затем легко вспрыгнул в седло.
— Поехали,— сказал он Курбану, уже сидевшему на коне.
В тот же вечер с восемью своими джигитами он отправился в путь и почти к рассвету прибыл в Сияхбед.
...Из тех восьми остались с ним сегодня только двое.
» Одного в гневе застрелил сам — да пребудет в раю, чист был сердцем Джалол; пятерых отпустил по домам. Отпустил — и не раскаивается в этом. Он сохранил семь жизней, которые сгорели бы в хищном и бесплодном огне, зажженном Ибрагимбеком. Нет пользы, нет смысла в его набегах! И если бы только он один сломал себе шею. С собой в могилу потянет он сотни ни в .чем не повинных людей, осиротит дома, лишит семьи кормильцев, отнимет у матерей — сыновей, а у детей — отцов. Он и его покровители не хотят понять, что корни Советской власти достигли седьмого слоя земли. Ведь не двадцатый год на дворе — тридцать первый! За одиннадцать лет играющий в уличной пыли мальчишка вырастает в мужчину, главу семьи, кормильца; за одиннадцать лет у народа нашлось, наверное, время поразмыслить о своей судьбе, о сущности новой власти и понять, что басмачи стали помехой жизни, камнем легли на ее пути и что они хотят вернуть людей к прежним порядкам, к бесправию и нищете. Отсюда, думал Усмон Азиз, та, едва ли не всеобщая ненависть, которой встречают теперь тех, кто явился стой стороны. Сознает ли это все Ибрагимбек? Сознает; быть не может, чтобы не сознавал. Тогда почему же он снова и снова приходит сюда, на эту землю, приходит, чтобы проливать кровь и убивать? Почему он стремится втянуть в губительный водоворот сбившихся с пути людей и несчастных, глупых юнцов? Почему он, изрядно битый и не раз убегавший с позором, никак не желает слезать с коня? Быть может, он уверен, что освобождает мусульман и служит исламу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61