Все молоко кончаться!
Пылкие слова, которыми Джудит выразила всю свою привязанность к малышу, навели Коко на одну мысль. Он извлек из кармана нож и хладнокровно рассек чуть ли не до кости свой указательный палец. Потекла кровь и каплями стала стекать с пальца, который он тут же поднес ко рту ребенка.
— Смотри, Джудит! Масса Эддард сосать! Он не умирать! — воскликнул Коко, радуясь успеху своего предприятия, забыв на время об их безнадежном положении.
Ожив от такого удивительного питания, ребенок постепенно набирался сил и через несколько минут стал сосать весьма энергично.
— Смотри, Джудит, как масса Эддард это вкусно,— продолжал Коко.— Сосать, масса Эддард, только сосать! Коко иметь десять пальцев, и масса Эддард долго сосать, пока они пустеть!
Но ребенок вскоре насытился и уснул на руках негритянки.
— Коко, будет хорошо, если ты идти, чтобы снова смотреть,— сказала Джудит.
— Пусть Бог помогать мне! Теперь я думать, Джудит! Бог помогать мне! Я видеть корабль! — радостно воскликнул Коко, выглянув наружу.
— Хорошо, хорошо,— отвечала Джудит слабым, но радостным голосом.— Тогда масса Эддард не умирать!
— Да, Бог помогать мне! Корабль идти сюда,— добавил Коко. К нему словно вернулись силы и сноровка, он вскарабкался на крышу их укрытия. Там он присел на скрещенных ногах и стал размахивать желтым платком, чтобы привлечь внимание людей на корабле, справедливо полагая, что их оттуда могут и не заметить.
Но счастливому случаю было угодно, чтобы корабль, а им оказался фрегат, продолжал идти как раз в сторону потерпевшего судна, хотя оно все еще не было замечено марсовым.
Довольно скоро, однако, маленькое общество на гибнущем судне заметило новую опасность — фрегат, который находился теперь на расстоянии всего одного кабельтова, мог столкнуться с ними; он шел точно на них, не сбавляя хода, и гнал перед собой пенящийся бурун.
Коко громко, что было сил, закричал и, к счастью, привлек своим криком внимание матросов, находившихся в то время на бушприте.
— Лево на борт!—тотчас же последовала команда.
— Есть лево на борт! — эхом откликнулись с палубы, и руль мгновенно положили на борт, как и подобает в таких случаях. Верхние паруса затрепетали, заполоскался фок, а кливер вздулся, когда фрегат отвернул. Он прошел так близко от полузатонувшего судна, что оно на мгновение оказалось чуть ли не под самым бушпритом и так качнулось от поднятой волны, что Коко едва удержался на своем посту на крыше надстройки. На фрегате зарифили паруса, спустили на воду шлюпку, и через пять минут Коко, Джудит и ребенок были вызволены из ужасного заключения. Несчастная Джудит, которую поддерживала только забота о ребенке, передала его на руки прибывшему офицеру, и ее сразу же окончательно покинули силы; в таком состоянии она и была переправлена на корабль. Коко, как только оказался на кормовой банке шлюпки, стал дико озираться, затем разразился истерическим хохотом, и его трясло до тех пор, пока он не потерял сознание. Спасенных передали на попечение судового врача.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Холостяк
Вечером того же дня, когда были спасены ребенок и чернокожие, в городке Финсбури-сквер некий мистер Уитерингтон одиноко сидел в своей столовой; он размышлял о том, что же могло случиться с «Секэшен» и почему до сих пор о нем нет никаких известий.
Мистер Уитерингтон, как мы упомянули, пребывал в одиночестве. Портвейн и херес стояли перед ним, и хотя на улице было тепло, в камине горел огонь, поскольку он, как утверждал мистер Уитерингтон, способствовал ощущению уюта. После долгого и внимательного изучения потолка, на котором мистер Уитерингтон, конечно же, ничего нового не обнаружил, он наполнил вином фужер и стал устраиваться поудобнее, для чего расстегнул еще три пуговицы на жилете, сдвинул на затылок парик и ослабил застежки на коленях. Закончил он свое важное занятие тем, что придвинул к себе стул и положил на него ноги. Так чего же не хватало ему для полного счастья? Он мог похвастать отменным здоровьем, совесть его была чиста, и он имел годовой доход в восемь тысяч фунтов. Довольный тем, как он устроился, мистер Уитерингтон пригубил свой портвейн, затем отставил фужер в сторону и откинулся в кресле, скрестив руки на груди. Достигнув состояния наивысшего блаженства, он вновь вернулся к размышлениям о «Секэшен».
Отец мистера Уитерингтона был младшим сыном в одном из старейших и знатнейших семейств Западного Йоркшира. По установившейся для не имевших права на наследство младших сыновей традиции, он мог выбрать для себя одну из четырех профессий: армейского офицера, моряка, юриста или священника. Идти в армию ему не хотелось, потому что, как он сам говорил, нет ничего привлекательного в том, чтобы маршировать туда-сюда. Море ему не годилось, так как штормы и заплесневелые сухари не позволяли даже думать о комфорте. Юриспруденция его также не интересовала, поскольку там его миролюбивая натура оказалась бы не в ладах с совестью, что опять-таки могло стать помехой безмятежному существованию. Церковь он тоже отверг, поскольку при одной мысли о духовном сане воображение рисовало ему скудный доход, утомительные проповеди и дюжину детей, как неотъемлемые части этой профессии. К величайшему ужасу своей семьи, он отказался от всех этих благородных занятий и принял предложение старого дядюшки, еще ранее изменившего родовым канонам, занять место в его прибыльном торговом деле с перспективой стать со временем его компаньоном.
Следствием этого шага было то, что все родственники с возмущением от него отвернулись. Приняв такое предложение, мистер Уитерингтон-старший с усердием отдался предпринимательству и после смерти дядюшки оказался обладателем вполне приличного состояния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53