Странно, но при других обстоятельствах я непременно задалась бы вопросом, почему присутствие Бертрана кажется мне ненужным и излишним. Это очень странно и удивительно, учитывая, что он был неотъемлемой частью моего каждодневного существования. Тем не менее сейчас, переживая острейший кризис в своей жизни, я осталась одна, и его отсутствие меня только радует.
Я двигалась, как робот, механически складывая одежду, выкладывая на полочку над раковиной зубную щетку, глядя в окно на мещанские фасады домов на тихой улочке. Какого черта ты творишь, зашептал мне на ухо внутренний голос, на который я старалась не обращать внимания целый день. Неужели ты сошла с ума, неужели ты действительно намерена пройти через все это? Я никому не говорила о своем окончательном решении. Ни единому человеку, за исключением Бертрана. Мне не хотелось вспоминать его радостную улыбку, когда я сообщила, что сделаю так, как он хочет, как он притянул меня к себе и пылко поцеловал в макушку.
Я опустилась на узкую кровать и достала из сумочки папку с фотографиями Сары. Она была единственным человеком, о котором я могла сейчас думать. Ее поиски представлялись мне священной миссией, единственным способом держать голову гордо поднятой, рассеять тоску и печаль, которой в последнее время оказалась пронизана моя жизнь. Да, необходимо найти ее, но как? В телефонной книге не было никого под именем Сара Дюфэр или Сара Старжински. Это было бы слишком легко. Адреса, указанного на письмах Жюля Дюфэра, более не существовало. Поэтому я решила разыскать его детей или внуков, тех молодых людей, запечатленных на фотографии в Трувиле: Гаспара и Николя Дюфэров, которым сейчас, по моим расчетам, перевалило за шестьдесят.
К несчастью, фамилия «Дюфэр» оказалась довольно-таки распространенной. В районе Орлеана число ее обладателей исчислялось несколькими сотнями. А это означало, что мне придется звонить каждому из них. Всю прошедшую неделю я упорно занималась этой проблемой, часами просиживая в Интернете, перелистывая телефонные справочники, набирая бесконечные номера и раз за разом оказываясь ни с чем.
Но как раз сегодня утром я разговаривала с Натали Дюфэр, чей номер телефона был зарегистрирован в Париже. Мне ответил молодой жизнерадостный голос. Я пустилась в рутинные объяснения, повторяя то, что уже неоднократно говорила незнакомцам на другом конце линии: «Меня зовут Джулия Джермонд, я журналист, я пытаюсь разыскать Сару Дюфэр, которая родилась в тысяча девятьсот тридцать втором году. Единственные известные мне родственники – Гаспар и Николя Дюфэры…» Она перебила меня: да, Гаспар Дюфэр был ее дедушкой. Он жил в Ашере-ле-Марше, неподалеку от Орлеана. У него имелся и номер телефона, правда, незарегистрированный. Затаив дыхание, я вцепилась в телефонную трубку. Я поинтересовалась у Натали, а не помнит ли она случайно Сару Дюфэр? Молодая женщина рассмеялась. У нее был приятный смех. Она объяснила, что родилась в восемьдесят втором году и о детстве своего деда знает очень немного. Нет, она ничего не слышала о Саре Дюфэр. По крайней мере, не помнит ничего конкретного. Если я хочу, она может позвонить деду. Вообще-то, он неприветливый и грубоватый тип, он ненавидит телефон, но она может поговорить с ним, а потом перезвонит мне. Она попросила мой номер телефона. А потом добавила:
– Вы американка? Мне нравится ваш акцент.
Я ждала ее звонка целый день. Ничего. Я беспрестанно хваталась за свой мобильный телефон, чтобы удостовериться, что батарея заряжена и что он включен, как и полагается. По-прежнему ничего. Быть может, Гаспару Дюфэру было неинтересно разговаривать с какой-то журналисткой о Саре. Быть может, я была недостаточно убедительна. Быть может, мне не стоило говорить о том, что я журналистка. Быть может, мне следовало представиться, скажем, другом семьи. Но я не могла сказать так. Это было бы неправдой. Я не могла солгать. И не хотела.
Ашере-ле-Марше. Я нашла это название на карте. Маленькая деревушка на полпути между Орлеаном и Питивьером, братом-близнецом концентрационного лагеря в Бюн-ла-Роланде, и совсем рядом с ним, оказывается. Но это был не старый адрес Жюля и Женевьевы. Итак, десять лет своей жизни Сара провела совсем не там.
Меня охватило нетерпение. Может быть, мне следует самой перезвонить Натали Дюфэр? Пока я раздумывала над такой возможностью, зазвонил мой мобильный телефон. Я схватила его и выдохнула в трубку:
– Алло?
Но это оказался мой муж, который звонил из Брюсселя. Я испытала прилив острого разочарования.
Внезапно я поняла, что не хочу разговаривать с Бертраном. Да и что я могла ему сказать?
* * *
Ночью мне не удалось заснуть или хотя бы отдохнуть. На рассвете в палату ко мне вошла представительная медсестра, держа в руках сложенный голубой бумажный халат. Он понадобится мне для операции, улыбнулась она. В комплекте к нему прилагалась бумажная шапочка и бумажные же тапочки. Медсестра сообщила, что вернется через полчаса, после чего отвезет меня на каталке прямо в операционную. Все с той же сердечной улыбкой она напомнила, что ввиду предстоящего наркоза мне нельзя ничего пить и есть. И ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Мне стало интересно, скольких еще женщин она намеревается разбудить в это утро с той же улыбкой и скольким еще женщинам предстоит пройти выскабливание. Как и мне.
Я послушно надела халат. От бумажной ткани у меня зачесалась кожа. Заняться мне было совершенно нечем и оставалось только ждать. Я включила телевизор и нашла канал круглосуточной службы новостей. Я смотрела на экран, но ничего не видела. Мой мозг, казалось, оцепенел и умер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99