Она посмотрела на свои туфельки. Они разваливались на ходу. А ведь это была вторая ее любимая пара, обувь для торжественных случаев, которую она надевала на дни рождения или походы в кино, а также когда ходила в гости к подружкам. Они купили их в прошлом году вместе с матерью, неподалеку от Place de la Republique. Кажется, это было так давно. В другой жизни. Теперь туфельки стали ей малы, и у нее болели пальцы ног.
День уже клонился к закату, когда они добрели до леса, большого, прохладного, зеленого лесистого массива. Под деревьями пахло сладковатой сыростью. Девочки сошли с дороги, надеясь отыскать в лесу землянику или голубику. Вскоре они набрели на настоящие заросли ягод. Рахиль вскрикнула от радости. Девочки уселись прямо на землю и принялись жадно рвать спелые ягоды. Девочка вспомнила, как они раньше собирали фрукты вместе с отцом, в то благословенное время, когда они отдыхали у реки. Как давно это было, целую вечность назад…
Ее желудок, не привыкший к такому изобилию, взбунтовался. Она схватилась обеими руками за живот, и ее вырвало. Она извергла из себя массу непереваренных ягод. Во рту ощущался отвратительно кислый и мерзкий привкус. Девочка сказала Рахили, что они должны найти воду. Она с трудом заставила себя подняться на ноги, и они углубились в лес, таинственный ярко-зеленый мир, разбавленный золотыми пятнами и полосами солнечных лучей. Внезапно сквозь заросли папоротника девочка увидела косулю, и от благоговейного страха у нее перехватило дыхание. Она ведь не привыкла к дикой природе, она была истинно городским ребенком.
Вскоре они набрели на небольшой чистый пруд. Вода казалась на вид прохладной и свежей. Девочка пила и все никак не могла оторваться. Она прополоскала рот, постаралась смыть с блузки пятна ягодного сока, а потом опустила в неподвижную воду ноги. После той памятной эскапады у реки она больше не купалась в водоемах, а потому не решалась окунуться в пруд с головой. Рахиль догадалась, в чем дело, и ободряющим тоном сказала девочке, чтобы та не боялась и что она ее поддержит. Девочка скользнула в воду, держа Рахиль за плечи. Рахиль обхватила ее одной рукой вокруг живота, а другой держала за шею, под подбородком, как когда-то делал отец. Прикосновение воды было восхитительным, она нежно ласкала кожу девочки. Она плеснула водой на свою обритую голову, на которой уже начали отрастать волосы – золотистый пушок, жесткий и грубый, как щетина на подбородке отца.
Внезапно девочка почувствовала себя полностью опустошенной и вымотанной. У нее оставалось только одно желание – прилечь на мягкий зеленый мох и заснуть. Хотя бы ненадолго. Для того чтобы перевести дух. Рахиль согласилась. Они вполне могли позволить себе короткий отдых. Здесь они были в безопасности.
Девочки прижались друг к другу, вдыхая полной грудью свежий запах мха, который так разительно отличался от вони гнилой соломы в бараках.
Девочка заснула очень быстро. Сон ее был глубоким и спокойным. Она уже давно так не спала.
* * *
Это был наш обычный столик. Он притаился в углу, справа от входа, за старомодной оцинкованной стойкой бара с зеркалами тонированного стекла. Красная бархатная banquette, изогнутая в форме буквы «Г». Я опустилась на нее и стала наблюдать за официантками, снующими по залу в традиционных белых фартучках. Одна из них принесла мне коктейль из белого вина и ликера из черной смородины. Сегодня в ресторане было много посетителей. Бертран привел меня сюда на первом свидании, много лет назад. И с тех пор здесь почти ничего не изменилось. Тот же самый низкий потолок, стены цвета слоновой кости, бледные светильники в форме шаров, накрахмаленные скатерти. Та же самая здоровая и обильная пища из Гаскони и Кореза, которую очень любил Бертран. Когда я только познакомилась с ним, он жил неподалеку отсюда, на рю Маляр, в старомодной мансардной квартирке под самой крышей, в которой летом стояла невыносимая жара. Будучи коренной американкой, выросшей среди кондиционеров, я не могла понять, как он умудряется жить здесь. В то время я сама еще жила на рю Кадет вместе с мальчиками, и моя темная, прохладная маленькая комнатка представлялась мне раем земным, когда в Париже наступало жаркое и душное лето. Бертран вместе с сестрами вырос в этом районе Парижа, аристократическом и модном седьмом arrondissement, где уже много лет на длинной и кривой Университетской улице жили его родители, совсем рядом с рю дю Бак, на которой процветал их антикварный магазин.
Наш обычный столик. Именно за ним мы сидели, когда Бертран предложил мне руку и сердце, попросив стать его женой. За этим самым столиком я сказала ему, что беременна Зоей. И здесь же я сказала ему, что узнала об Амели.
Амели…
Только не сегодня. Не сейчас. С Амели покончено. В самом деле? Нет, правда покончено? Я должна была признаться себе, что не уверена в этом. Но пока что я больше ничего не хотела знать. Не хотела ничего видеть. У меня будет ребенок. Амели не может этому помешать. Я улыбнулась, но улыбка была горькой. Закрыла глаза. Типично французское отношение: «закрыть глаза» на похождения своего супруга. Вот только получится ли это у меня? Не знаю.
Когда я впервые узнала о его неверности, а это случилось целых десять лет назад, то закатила грандиозный скандал. А ведь и тогда мы сидели за этим столиком, с изумлением вспомнила я. И я решила высказать ему все в лицо здесь и сейчас. Он не стал ничего отрицать. Он остался спокойным и отстраненным и вежливо выслушал меня, положив подбородок на сцепленные руки. Кредитная карточка о многом может рассказать. Гостиница «Жемчужина», рю ди Канетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99