Пусть думают, что я убила его, сказала она про себя, улыбаясь и ощущая что-то вроде освобождения. Она открыла затвор и вытряхнула на землю два патрона: один использованный, другой целый. После этого она сделала несколько решительных, больших шагов в сторону лагеря и вдруг застыла на месте.
Что-то мягкое и кожистое глухо шлепнуло ее по лопатке. Она обернулась, инстинктивно подняв незаряженное ружье.
Мальчик стоял в двух шагах у нее за спиной. Он снял набедренную повязку, и некоторое время она в замешательстве переводила взгляд с обрывка кожи у ее ног на его обнаженное, покрытое пылью тело, все еще хранившее отпечатки стеблей травы, на которой он лежал. Он замер, как олень, свободно опустив руку, в которой он держал древки двух копий, и его неподвижность нарушалась только глубоким накачивающим движением его плоского живота и едва заметным подрагиванием пыльного колена.
Должно быть, с отвращением подумала Сонни, все это время он преследовал ее. Вероятно, он вернулся к отправной точке и ждал, пока она войдет в траву, и весь день так и шел за ней по пятам.
На его лице не отражалось ничего, а большие немигающие глаза смотрели чуть ниже ее взгляда. Сонни вдруг догадалась, что они были нацелены на ямку у основания ее шеи. Она внезапно почувствовала, как ее охватывает изумление, пока еще не перешедшее в страх, но сильное и пугающее, как будто на нее хлынула горячая вода. Муха села ему на грудь и быстро поползла, не страшась равномерно поднимающегося живота, вниз, к бедрам, и, наконец, взлетев, опустилась, черная и блестящая, на его длинный и какой-то цепкий на вид член. «Как хобот слоненка», – подумала Сонни, глядя на этот чарующий, столь нужный придаток. Покраснев, она круто повернулась, чтобы продолжить ходьбу.
Мальчик сломал ей шею, перед тем как изнасиловать ее. Он сделал это быстро и ловко: высоко подпрыгнув, он достал коленом до середины ее позвоночника, крепко схватил длинной тонкой рукой за подбородок и с хрустом повернул ее голову на 180. Он видел, как убивают львы, и был горд тем, что у него так хорошо получилось. Когда он кончил, а произошло это очень быстро, он мрачно взял ее часы, зажигалку и нож. Он никогда прежде не видел тела белой женщины. Ему надоело, он зевнул. Потом пустился бежать.
С наступлением темноты они прекратили поиски. Мальчик так и не появился, и как только настала ночь, масаи ушли. Переживания по поводу отсутствия Сонни сменились скукой, так как они продолжались слишком долго, и только Вера Таллиаферро все еще всхлипывала: ей пришлось дать успокоительного, чтобы она могла уснуть. Никто, кроме нее, даже Жоржи Песталоцци, который был совершенно подавлен, не верил, что Сонни вернется.
Баббер Кэнфилд вернулся на ранней заре. Его встречал только Жоржи Песталоцци с бригадой носильщиков, которые разожгли костры, чтобы обозначить посадочную полосу. Поскольку час был очень поздний, а Баббер – злой, Песталоцци решил рассказать ему об исчезновении Сонни на следующее утро.
После долгого перелета из Кувейта в Найроби, Баббер пересел там из большого самолета на маленькую машину, напоминающую птицу. Тело его затекло от многочасового сидения, и сойдя на землю, он мог изъясняться только жестами и бормотанием. Он раздраженно командовал носильщиками, которые вытаскивали из машины Клоувер. Она была в бессознательном состоянии с момента вылета. Незадолго до посадки в Найроби Бабберу удалось разбудить ее и спросить, не без тревоги: «Что же там, черт подери, случилось?» «Там» относилось к хилтоновским апартаментам Хамида.
Клоувер хихикнула и сонно сказала:
– Он учил меня курить гашиш. Здорово. На вкус, как березовое пиво. – С этими словами она снова погрузилась в сон, и добудиться ее уже было невозможно. Баббер понятия не имел, что такое гашиш, ему это было безразлично. Он не одобрял курящих женщин и много раз говорил об этом Клоувер. «Это портит молоко». Ей никогда не приходило в голову узнать у него, где он приобрел эти сведения, и, конечно, она была не в состоянии сделать это сейчас. Она сонно улыбалась, лежа на плече Баббера, – он не позволил «черномазым» к ней прикасаться, – пока он не отнес ее в их палатку.
С наступлением зари Клоувер проснулась, пораженная тем, что лежала совершенно голая под простынями, и самым нелепым образом почувствовала радость. Должно быть, Баббер раздел ее и уложил в кровать. Если бы такое случилось неделю или даже несколько дней назад, она пришла бы в ужас. Но сейчас по непонятной для нее самой причине это доставляло ей удовольствие. Она посмотрела на Баббера, чьи смутные очертания в слабом свете утра напоминали горы. Он тихонько храпел, и, казалось, что-то тревожило его. Техасское телосложение. Жаль. Ей так хотелось с кем-нибудь поговорить. Она взяла в руки свой алмазный кулон, такой красивый, такой восхитительно дорогой. Она чувствовала себя легкой, полной сил. Вдруг она поднялась и села на кровати, пораженная только что сделанным открытием. Она была счастлива!
Счастлива! Боже милостивый! Не имеет значения почему. Она чувствовала, что если попытается разобраться в своих ощущениях, то неминуемо их утратит. Единственное, чего ей хотелось, это удержать их, сохранить, «проявить и зафиксировать», как фотографию.
Не заботясь о том, что на ней не было одежды, но и не забывая об этом ни на минуту, она бросилась к постели Баббера и стала тормошить его. «Баббер! – взволнованно шептала она, – проснись».
Наконец он проснулся. Он вертел своей огромной головой на шее, напоминающей пивной бочонок, до тех пор, пока не обрел способность открыть глаза и посмотреть на нее затуманенным взором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111