– Она прикоснулась к монете, висевшей на шее Фредди, и ее рука скользнула по его груди. На ощупь его грудь напоминала бифштекс. – Это Траян, Адриан или Веспасиан?
– Нет, это мой друг Винни, – он решил (как это иногда с ним случалось), что его компьютер сделал ошибку. – Ты девственница?
Он произнес это слово с сильным испанским акцентом, потому что у него не было случая произнести его по-английски.
Клоувер послышалось: «Дать винца?» Ей захотелось ответить: «Да, немного», а потом пошутить. Ей трудно было понять, что же он сказал на самом деле, потому что на вечеринки она не надевала очки, а в полумраке она не могла определить выражение лица собеседника. Поэтому она слабо улыбнулась и ответила: – Нет, спасибо, я уже много выпила.
– Я не предлагаю тебе выпить, – сказал Фредди, хмурясь. Возможно, эта тощая девчонка с глазами больше чем груди, делала грязные намеки по поводу его мужского достоинства. Так уже бывало на подобных вечерах. – Я собирался, – продолжил он осторожно, – пригласить тебя…
– Клоувер! – послышался рев Баббера Кэнфилда. Он стоял на противоположной стороне бассейна, выделяясь на фоне группы, состоящей из Пола Ормонта, Бигги, Зои, Консуэлы, Веры и матадоров. Все они и другие гости, разбросанные по всей террасе, на минуту остолбенели и оглохли. Иначе и быть не могло. Казалось, что от бабберовского рыка вода в бассейне пошла волнами.
– Иди сюда, девочка! – позвал Баббер, и Клоувер заморгала, всматриваясь в мутно-белое пятно бабберовского пластрона.
– О, боже! – взмолилась она, обращаясь к Фредди.
– Твой муж?
– Клоувер, я устал повторять, детка! – вновь прорычал Баббер.
– О, нет, – пробормотала Клоувер, задыхаясь, раздираемая противоречивыми желаниями – остаться или уйти. Он посмотрел на нее, он положил свою руку на ее руку.
– Я… я сейчас вернусь, – сказала она, произнося слова громче, чем ей хотелось бы, она забыла, что звуки с легкостью разносились по поверхности воды.
– Черта с два ты вернешься, – вскричал Баббер. Он закрыл свою пасть, когда увидел, что Клоувер трусцой огибает бассейн.
– Баббер, – начала она, достигнув закругленного бортика бассейна, – почему вы такой грубиян? Вечно вы кричите и шумите – вы можете делать что-нибудь тихо?
– А теперь слушай меня, женщина, – сказал Баббер, притягивая ее за руку к себе и понизив голос так, что гости наконец-то избавились от звона в ушах. – Я не собираюсь стоять, дожидаться тут, смотреть, как ты там трепешься с гомиком-ниггером. Со мной это не пройдет. Я никому не позволю залезать в твои хорошенькие штаны. Я не допущу, чтобы ты вляпалась во всякое дерьмо, клянусь Господом. А теперь катись отсюда и ложись баиньки, завтра поутру мы улетаем.
– Баббер! – взвизгнула Клоувер, задыхаясь от ярости, возмущения и негодования. – Я покончу жизнь самоубийством! Я… – и Клоувер свалилась в бассейн.
Вода оказалась удивительно приятной и, погрузившись в нее, Клоувер немедленно забыла о своей ярости. Она почувствовала прилив бодрости, голова ее прояснилась. Она поплыла под водой к другой стороне бассейна.
Там, наверху, всплеск от ее падения прозвучал для гостей как призыв к веселью. Когда Клоувер наконец вынырнула с озорной улыбкой и физиономией, еще более подурневшей от прилипших к ней мокрых волос, бассейн окружили люди. Бигги второй раз за вечер сбросила с себя одежду, но теперь полностью. И от зрелища этой балансирующей на краю бассейна обнаженной скандинавки, похожей на мраморную статую, захватило дух у Веры и Пола. Другие гости тоже присоединились к двум женщинам, и поскольку стало очевидным, что водные развлечения станут всеобщими, один из боев-японцев, незаметно надул и спустил в бассейн огромного резинового коня.
Клоувер повисла у коня (он показался ей живым) на шее, терлась своим мокрым лицом о его морду, пыталась, не обращая внимания на веселые крики стоящих вокруг люлей, вскарабкаться на него. Несколько раз сорвавшись и плюхнувшись в воду, она, наконец, добилась своего, выпрямилась, худенькая, торжествующая, оседлавшая пурпурного резинового коня девушка в мокром шелковом платье, кольцом обвивавшем ее тощие бедра.
Баббер Кэнфилд, который отправился за боем, чтобы тот спустил воду в бассейне, вернулся с бутылкой бурбона в руках и полуяпонской речью в ушах. Он был блистателен, этот верзила, почти шести с половиной футов роста и весивший не меньше трехсот фунтов, потный, взъерошенный. Кварта бурбона в его лапище выглядела, как аптекарский пузырек.
– У тебя не больше мозгов, чем у лягушки в духовке, – забурлил Баббер. – Чтобы через двадцать секунд ты убралась отсюда в свою постель. – Он вытащил изящные платиновые часы, скрепляющие цепочкой лацкан и жилетный карман.
– Вам не испугать меня, вы, ковбой из Нейман-Маркуса! Единственная лошадь, которую вы могли бы оседлать – эта, – объявила Клоувер и, выкрикнув «и-и-и-го-го!», пустила своего коня по кругу.
– Баббер, прекратите шпынять девчонку, – почла своим долгом вмешаться и Консуэла, положив ему руку на плечо.
– Тринадцать… – считал Баббер, не обращая на нее никакого внимания, – четырнадцать…
– Баббер, пусть вам потрут спину, – брякнула Консуэла, вспомнив, что он путешествует с личным массажистом.
– Семнадцать. Я тебя предупреждал, восемнадцать…
– Шиш тебе! – вызывающе крикнула Клоувер.
– Ага, двадцать, – Баббер сунул часы в жилетный карман. Затем он вытащил из внутреннего кармана смокинга пару очков в стальной оправе и осторожно водрузил их себе на нос. Было что-то трогательное в этом человеке, похожем на носорога, огромного, могучего и подслеповато смотрящего на мир сквозь маленькие стеклышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111