Сейчас, я полагаю, это имеет смысл.
– Что? – мягко спросила Сибил. Пол вздохнул. Неясные мысли, впечатления, от которых они раньше отмахивались, сейчас проглядывали в словах, сплетались с другими словами, гротескные, ужасные, подобно цирковым слонам, уцепившимся хоботами за хвосты друг друга.
– Сейчас все сходится – мы с тобой и автомобиль. – Он начал жестикулировать. – Ходдинг не мог позволить себе поссориться со мной. А следующим наилучшим вариантом оказался роман с тобой. Его женщиной. Нечто вроде классического треугольника. Не могу сказать, что он не нуждается в тебе. Ему нужна красивая женщина как… как визитная карточка! И автомобиль, вещь, которая делает его человеком, этот длинный, горячий, мощный инструмент! Черт подери! Я вожусь с ним, регулирую. Я его сделал! Боже! – Пол бессильно опустил руки.
Наконец Сибил заговорила после долгого молчания:
– В какой-то мере я рада. Это уже не игра в одни ворота. Я хочу сказать, что, если Ходдинг использовал меня, он использует и тебя тоже…
Пол пожал плечами.
– Он ничего не мог поделать – и не может. Давай считать, что все это правда в том виде, в каком я это изложил. Мы никак не выйдем из сложившегося положения героями.
– А мне плевать, герой я или нет, – ответила Сибил. Голос ее звучал тихо, но твердо, в нем слышалась столь убежденная искренность, что Пол внимательно следил за Сибил, пока она говорила.
– Мужчины, вот кто герои. Я женщина, и мне не нужна эта чепуха. Все, что мне нужно, это, чтобы мы с тобой были живы. Отныне это все, чего я хочу.
Пол улыбнулся, погладил ее по колену.
– Моя старушка жена. – Сибил даже не улыбнулась. Почувствовав ее настроение, Пол перестал подтрунивать. – Помнишь, что я говорил тебе о возможностях моего выбора? Помнишь, я же не хотел принять ту или иную роль?
– Помню.
– Так вот он выбор: меня нисколько не заботит собственная шкура.
– Шкура?
– Я не хочу спасать свою шкуру. Вести безопасную игру. Я не говорю, что это плохо. Черт побери, если люди помыкают тобой, почему бы и тебе этого не делать? Зачем вообще что-то делать? Но это не моя проблема. Так уж случилось, что я еврей, которым не помыкают. И у меня немалые шансы сделать свой собственный выбор. Если я захочу, я могу быть человеком, простым человеком. – Пол помолчал и добавил: – Я скажу тебе, кто настоящие герои. Это те парни, которыми помыкают, которых преследуют, осуждают, но которые продолжают делать нечто достойное. Дают что-то другим. Не пытаются спасти свою шкуру. Но то они. Не я.
Сибил нахмурилась. Было время, когда подобные мысли воспринимались ею словно издалека, словно они находились вне ее понимания. Но сейчас они прозвучали откровением. Они пробудили в ней противоположные ощущения уюта и тревоги одновременно.
– Хочу спросить тебя в последний раз, – решилась Сибил. – Это значит для тебя быть мужчиной? Или это ребячество? Я не утверждаю. Я спрашиваю.
Пол сделал жест, означавший, что он принял вопрос и обдумывает его.
– Это не детские забавы, – ответил он наконец, – помочь человеку, который помог тебе. Он нравится мне, я его понимаю. Каждый раз, когда мужчина принимает трудное, опасное решение, он всегда может тем или иным способом убедить себя, что это ребячество. Не делай этого. Это собираюсь сделать я. Именно так я плачу свой долг. Именно так я помогаю человеку, который мне по душе. Моральный долг.
Сибил осознала, что она больше прислушивалась к манере его речи, чем к сути ответа. Ей больше нечего было сказать. Она устало положила голову ему на ладонь, прижала его руку к своей щеке.
– А что я знаю о моральном долге? – задумчиво спросила она.
– Все, что тебе нужно знать, – мягко ответил Пол. Он улыбнулся. – Женщины… тигрицы.
Веки ее задрожали, но не открылись. Улыбка медленно сошла с лица Пола, оно вновь стало мрачным. Он прижал к себе ее голову, находя утешение в ее тяжести и тепле.
К субботе вся западная оконечность острова напоминала бочку сельдей. В округе 20 миль от Палермо не осталось ни одной свободной комнаты в отеле, ни одной виллы, которую можно было бы снять. На вконец переполненных дорогах появились подразделения солдат, карабинеров, гвардейцев, а также полицейские патрули – некоторые в пешем строю, иные – на велосипедах и мотоциклах. На сцену вышли два римских сенатора, владеющих сетью местных борделей. Они спешно перебрасывали девиц из других частей острова, чтобы хоть как-то с выгодой для себя удовлетворить возросший спрос. Префект полиции Палермо, а также архиепископ прислали свои поздравления «преданным делу общественной безопасности». В воздухе сновали вертолеты с фоторепортерами, они внимательно обшаривали местность объективами. Состоялся конкурс красоты, и победительницу, крупную английскую девушку, едва не изнасиловал весь состав приветственного комитета мэра. Она заявила протест британскому консулу, тот угостил ее чаем и, положив руку ей на бедро, мягко заметил, что «тут несколько другие правила – следует э… э… э… несколько… расширить горизонт. Ну, хоть немного».
В гонке было заявлено более шестидесяти участников, но, поскольку не все внесли вступительный взнос, число гонщиков сократилось до пятидесяти девяти. Французские журналисты считали эти увертки со вступительным взносом несправедливыми по отношению к французским гонщикам, но, поскольку они всегда к чему-то придирались, чтобы потрафить своим читателям, никто не обратил на них ни малейшего внимания. Английские журналисты занимались тем, что подтрунивали над шведскими туристами, расположившимися в дешевом пансионе, а их американские коллеги напивались, разглагольствовали «а-ля Хемингуэй» и не забывали соблазнять чужих жен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111