– Как вы это мило придумали.
«Интересно», – подумал Кельвин, – «слова ее звучат как колокольчик на выходе из магазина», а вслух сказал: «Мы для детей сняли дом на побережье, в Розхэвене. Знаете где это?»
– Да, я там даже однажды была на пикнике. Там так здорово.
– Слишком здорово. Я там две недели на солнце провалялся, ну, и купался иногда. Три раза начинал новую книгу, и все впустую, так что я быстро понял – единственный способ сделать что-нибудь стоящее – закрыть все окна и двери, чтобы рядом никого, и к черту все солнце, все пляжи мира, и работать, работать! К тому же, дом там слишком мал, было бы дурно все время шикать на детей – папа работает! – только мы же для них дом-то сняли!
– И сколько же вы предполагаете работать над этой книгой?
– Месяца два. Надо просто не слезать с этого дела, высиживать каждый эпизод, как курица яйца высиживает – другого способа нет, я во всяком случае, другого не знаю.
Кельвин помолчал.
– Грейс наверное не раз пожалела, что в такую погоду уехала из райского места и потащилась в город за двадцать миль.
– Надеюсь, я вам не помешаю. Может, вы хотели пообедать вдвоем с женой?
– Нет-нет, что вы… Я ей по телефону все объяснил, как вас встретил, какая вы замечательная, и главное, что вы считаете «Одинокую луну» ужасной книгой, – Кельвин расхохотался. – Слышали бы вы, как она обрадовалась – хоть кто-то теперь с ней согласен.
Немного помолчав, Кастаней-Смит сказала: «Я вчера вечером почти всю книгу прочитала». Она посмотрела на Кельвина и добавила: «Знаете, я решила, что книга мне поначалу не понравилась именно потому, что вы действительно слишком много о женщинах знаете, а не слишком мало, как мне казалось». Она некстати улыбнулась. – «Представляете – я даже купила в том киоске еще один экземпляр вашей книги, хотя дома она у меня была. Вот так взяла и заплатила – так вы меня удивили!»
– Спасибо вам хотя бы за откровенность.
– А сколько у вас детей?
– Двое, Майкл и Розмери. Майклу восемь лет, а Розмери пять.
– Сколько же вам лет, если вашим детям восемь?
– Тридцать девять.
– Вы меня разыгрываете.
– И тем не менее.
– Боже мой, вы выглядите-то на двадцать девять!
– Это все от солнца да от моря… Ну, не знаю. Мне почему-то никто моего настоящего возраста не дает. – Кельвин встал. – «А вот и Грейс».
Она приближалась своей удивительной легкой походкой, похожая на весну с картины Ботичелли, высокая, стройная, безукоризненно одетая – в черный шелковый костюм, который сидел на ней, как листья на дереве. Ее серо-зеленые глаза сияли на солнце, губы, при том, что ей уже исполнилось тридцать пять, сохранили свежесть и сочность розового бутона восемнадцатилетней девчушки. Она гордо несла точеную, изумительной формы голову – все успевали насладиться ее красотой еще до того, как получали изысканное удовольствие от общения в ней. Чувственность проглядывала в каждом ее движении, в каждом жесте. Она обладала мягким, музыкальным голосом, который она наверняка сохранит до преклонных лет. Ее темно-каштановые волосы имели столь неуловимо бронзовый оттенок, что многие видевшие Грейс на солнце застывали в изумлении – столь нестерпимо ярко вспыхивали эти густые пряди. Она была немного застенчива, она до сих пор была влюблена в мужа и не хотела этого ни от кого скрывать. Кельвину однажды пришел в голову образ, что всю свою жизнь его жена кропотливо ухаживает за своим семейным садом, возделывая его все тщательнее и тщательнее с каждым годом, и собирая постоянно растущие урожаи.
Грейс подошла к Кельвину и миссис Кастаней-Смит и сказала: «Добрый день, извините, что я опоздала».
– Ничего ты не опоздала, – ответил ей муж. – Знакомьтесь, это миссис Кастаней-Смит, а это моя жена Грейс.
Произнося фамилию своей спутницы, Кельвин незаметно для нее подмигнул жене. Женщины обменялись рукопожатиями, и Грейс воскликнула: «Хочу чего-нибудь холодненького, и побольше. Розмери шлет тебе приветы, а Майкл просил передать, что он не понимает, как это можно в такую погоду сидеть в городе в духоте в четырех стенах».
– Я и сам не понимаю, – весело ответил Кельвин.
Официант принес бокал сидра для Грейс, она жадно отпила большой глоток и только после этого позволила себе улыбнуться: «В поезде было ужасно жарко. Так вы с Кельвином в библиотеке познакомились?»
– Да. Я там одну глупость сделала, а он мне помог выпутаться, а потом я уже здесь, в отеле еще больше глупостей наделала, а он меня за все простил и пригласил пообедать, вот мы и здесь.
– И правильно сделал, – Грейс искренне улыбнулась: – Так что с обедом?
Обед оказался превосходным, и прошел весело и непринужденно – женщины не давали Кельвину вставить и слова, живо обсуждая проблемы своих детей, потом долго пили кофе, и только после этого Грейс поднялась с дивана.
– Мне пора идти, а то магазины все закроются. Она повернулась к миссис Кастаней-Смит: «А почему бы вам не навестить нас в Розхэвене, а?»
– Спасибо, с удовольствием.
Кельвин с радостью отметил, что миссис Кастаней-Смит и его жена понравились друг другу. Попрощавшись, все вышли на улицу и пошли вдоль летних тентов, которые предусмотрительные торговцы уже развешали повсюду.
Вдруг Кельвин выпалил: «Слушай, ты же наверное вне себя оттого, что тебе пришлось в такой день тащиться в город.»
– Надо значит надо, мне действительно нужно кое-что купить. Пойдем по магазинам.
– О, Боже!
– Что я такого предложила?
– Может, лучше я тебе сначала комнату покажу?
– А мне туда можно?
– Наверное, один-то раз можно будет устроить, – сказал Кельвин, и почувствовал, как рука жены крепко сжала его руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53