Маргарет поднялась из кресла и, глядя сверху вниз на сестру, спокойно сказала: «Я скажу тебе, только ты не обижайся. Ты себя ведешь так, как будто ты… призрак.»
Маргарет развернулась на каблуках и подошла к окну.
Она долго смотрела на прекрасный день за окнами, потом повернулась к Григ и сказала: «Могу себе представить, чем ты занималась в Лондоне на рождество и пасху.» Она говорила со все нарастающей яростью. «Только не лги мне. Не знаю, в чьи постели ты залезала, но просыпалась ты всегда в объятиях Кельвина, и так будет всегда.» Лицо ее побледнело, глаза горели. «Минуту назад я видела – он сидел на подлокотнике твоего кресла, и если бы ты этого не знала, ты бы давно уже умерла от ужаса. Боже мой, мне страшно подумать, что нас с тобой родила одна мать!»
– Ты меня ненавидишь, да?
– Нет, это не ненависть. Я тебя презираю. Ты только и можешь – брать, дать-то тебе нечего. – Ее губы скривились. – Не знаю, что ты сделала с Кельвином, я знаю только одно – ты не женщина.
– Ты не слишком много себе позволяешь?
Маргарет перегнулась через кресло и закатила Григ звонкую пощечину.
– Замолчи, и не строй из себя Джульетту!
Фраза эта испугала обеих сестер. Круг замкнулся. Григ покраснела и сказала полным горечи голосом:
«Тебе, наверное, Кельвин это сказал?»
Маргарет посмотрела за окно, на синий предвечерний свет, и заговорила чужим голосом: «Нет, хотя сейчас мне показалось, что он мне это говорил.»
Григ поднялась и враждебно прошипела: «Не надо бы тебе так убиваться по Кельвину. Пусть мертвые спят в могилах.»
– Да что ты такое говоришь? – Силы оставили Маргарет. – Не знаю, как ты можешь оставаться в Колдминстере… Слава богу, мы уезжаем в Индию.
Вошедший Ричард имел озабоченный вид, как будто только что подумал о чем-то серьезном.
Он сказал: «У меня голова болит. Мне никуда не хочется сегодня идти.»
Маргарет в гневе посмотрела на него и спросила: «Ты что, хочешь сказать, мы не идем играть в бридж?»
– Не могу я. Извинись перед ними за меня.
– Так ты же сам предложил пойти к Мортонам. Я их вообще терпеть не могу, а теперь мне туда одной идти? Ну ты и придумал?
Она вышла из комнаты. Ричард ошалело смотрел на Григ.
– Не надо, я ни в чем не виновата, – проговорила Григ.
Она испытующе посмотрела на него, потом опустила взгляд в книгу, но скоро подняла глаза, улыбнулась, как будто раскусила его. Он уже уселся в кресло. Вскоре за стеной хлопнула дверь – Маргарет ушла.
Тогда он поднялся, налил себе виски и спросил: «Налить тебе выпить?»
– Мне этого не надо, – ответила Григ, не поднимая головы, а через минуту добавила: «Я бы с удовольствием закурила.» Она так и не поднимая головы дождалась, пока он прикурит ей сигарету, а потом сказала: «Что это у тебя руки подрагивают, Ричард?»
Она улыбнулась, а он тут же уткнулся в свое воинское наставление.
Григ прочла до конца роман Кельвина, отложила книгу и прикурила еще одну сигарету. Она вальяжно развалилась в кресле, разглядывая сидящего рядом мужчину, сравнивая его с Оливером, Филиппом, другими любовниками… Мужчина – это что-то в темноте, после того, как погасили свет.
Она вспомнила Оливера, когда, едва приехав в Лондон, она позвонила ему в десять вечера, он уже засыпал.
Он воскликнул: «А, ты в Лондоне?»
– Да.
– Боже мой. Я уже лег. У меня завтра игра, мне надо выспаться.
– Лежи, лежи, я сейчас приеду.
И она приехала. Оливер действительно лежал в постели, деловито раздел ее и заключил в объятия своих мохнатых рук. Когда в два ночи она от него уезжала, жизнь больше не казалась ей загадкой, сердце было открыто для мужчин, все казалось легким и доступным. Через пару дней вечером он повел ее в клуб в Челси, там она встретила Филиппа, бледного, дурно одетого художника, но ей понравилось, как он издевался над мохнатым кретином, который только и умеет, что шпынять мячик. Она договорилась с ним о встрече на следующий день, он страшно опоздал, она уже стонала от нетерпения, наконец он пришел, и все встало на свои места. Она прожила с ним неделю, но потом ему нечего стало отдать ей, и она ушла, и тут же попала в крепкие руки какого-то матроса, но в ту же ночь снова оказалась у Оливера. Она знала, что рано или поздно все равно ей суждено возвращаться к Оливеру, только с ним она могла забыться в любви, потеряться в джунглях страсти. Для него она была просто женщиной, иногда он называл ее Соней, иногда Гвен, и в тисках его объятий она каждый раз чувствовала себя другим человеком. Ей был нужен мужчина, который бы ей позволил найти себя, а не раствориться в нем. Приехав в Лондон на пасху, она лишь ускорила свои упражнения в любви, сменила гораздо больше мужчин, но избавлялась от всех еще до рассвета, и просыпалась она всегда с Кельвином, всегда хватала его за руку и снова засыпала умиротворенная, и снова просыпалась, кляня Бога. Она никак не могла насытиться, и пожирала своих мужчин в темноте, без света.
Несколько раз она чувствовала, что сходит с ума, тогда-то она и открыла для себя прелесть виски, и нежный аромат сигарет. Вот музыка больше не доставляла ей удовольствия, и поэзию читать она больше не могла – это слишком отчетливо напоминало ей о тех вечерах, что она провела с Кельвином, когда они оба слышали чарующие звуки несуществующих флейт и труб. Интересно, что это неоднократно случалось в ее комнате в этом доме, но сейчас таинство Времени уводило ее дальше и дальше, и вот уже ей стало казаться, что все это было совсем давно, и в совершенно ином месте. Ведь с Кельвином она бывала в другом доме, не в этом, где так спокойно может сидеть в кресле Ричард и смотреть в воинское наставление, ни черта в нем не понимая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53