Но тогда передо мной лежал дон Хоакинико Амайа, и я решила, что лучше не будить шефа в такой час – уже был близок рассвет, – ведь он и так скоро появится, и от него будет, как всегда, пахнуть шоколадом с чуррос и духами от Шанель. Нет, лучше самой раздеть старика, чтобы дело не стояло на месте, а мне можно было бы удалиться, как только дон Хуан Мануэль появится в дверях: таким образом у меня высвободилось бы время немного поспать утром, а потом вернуться днем и закончить работу.
Приложив немало усилий, я сняла с Хоакинико шляпу и обнаружила заросли красивых черных волос, хотя их владелец, вероятно, уже разменял восьмой десяток.
– Давай, дедушка, я сделаю из тебя красавчика, – сказала я ему. Я люблю немного поболтать, хотя мои клиенты относятся к этому с полным безразличием. Мне кажется, что они по-настоящему одиноки, а у меня отзывчивая душа, и я поддерживаю положительное сальдо, давая выход эмоциям в таких разговорах.
Дон Хоакинико теперь интересовался жизнью не больше, чем собака обедней, и поэтому ему было все равно, будет он красавчиком или нет, оденем ли мы его монахом или проституткой, – ведь он был уже далеко отсюда. Я начала его раздевать и поняла, что трость мешает процессу, вернее сказать, делает его осуществление невозможным. Она могла пролезть в рукава больничного халата, но не в костюм, который нужно было надеть на него потом. Лучше убрать ее, а потом, когда он будет уже одет, вложить ему в руки. Трость была красивой, сквозь прозрачное стекло блестела вода. Я вспомнила шары со снегом, которые мне так нравились в детстве, потому что, когда их встряхивали, внутри появлялись искусственные снежинки. Они падали на маленькие фигурки и на крыши домов, покрытые чем-то белым, напоминающим лед. Разница была в том, что в трости не было снега, поэтому не требовалось ее трясти, чтобы восхищаться фальшивыми падающими снежинками; но резное стекло создавало внутри странные формы и было похоже на калейдоскоп.
Я схватила руку сеньора Хоакинико и попыталась расцепить его пальцы, чтобы извлечь предмет искусства, который теперь стал частью его тела.
– Не беспокойся, приятель, – шептала я ему, стараясь тянуть изо всей силы. – Я ее у тебя не заберу, это временно, пока я буду наводить красоту. Ну же, отпусти. Я верну, когда тебя переодену. Ты заберешь ее с собой в твое новое жилище. Без проблем, дружище.
Я тянула и так и сяк – все безрезультатно, мои суставы покраснели, кроме того, я ударилась локтем об угол стола, на котором лежал старый цыган. Дон Хоакинико упрямо не хотел уступать. А когда он совсем застынет, вырвать трофей из его правой руки станет совсем трудно, даже с помощью вазелина и щипцов.
– Это уж слишком, приятель. Отпусти ее, кому говорю, Хоакин! – повторяла я и продолжала дергать, для меня это уже стало делом принципа, хотя было бы гораздо проще сдаться и оставить его сеньору Ориолю, чтобы он сам занялся этим упрямцем, когда появится на работе. Он всегда быстрее справлялся с такими сложными случаями.
Отчаявшись, я поставила диск в маленький музыкальный центр мастерской и прослушала очень подходящую к случаю песню о том, что, когда твои кости уже в могиле и тебя ничто не связывает с жизнью, оставь свое тяжелое тело земле и посмотри на окружающий мир, на звезды в небе…
– Скажи это нашему упрямцу.
Мне так и не удалось разжать пальцы и вынуть из них палку, что неудивительно, поскольку я не слишком сильная. Я подумала, что, возможно, удастся разобрать палку, оставив в его пальцах рукоятку, которая, казалось, была сделана из серебра, и убрать остальную часть мешающего мне произведения искусства. Если в его руке останется одна рукоятка, можно будет снять с него рубаху, легко надеть что-то другое и таким образом сберечь время: не придется выходить на работу днем. В любом случае, его супруга не хотела, чтобы его бальзамировали, так как подозревала, что для этого мертвым что-то вводят через задний проход.
Мне очень хотелось спать. Всю ночь занимаясь доньей Ампаро и доном Хоакинико, я не сомкнула глаз, а обычно, если приходится работать по ночам, я сплю в маленькой комнате, где есть две переносные кровати: одна моя, а другая сеньора Ориоля. Мы никогда не оставались там одновременно, и у каждого из нас есть свой комплект постельного белья. Если нет трупа, который надо подготовить срочно, я могу спокойно спать, хотя и со включенной сигнализацией, зажженным светом и музыкой, играющей достаточно громко, но если есть тело и если даже родственники не желают провести ночь рядом с ним, я не могу отключиться даже при помощи снотворного моего шефа – специального средства, способного свалить любого. А если я не сплю, то на следующий день я вижу не лучше, чем коротышка с челкой и не могу избавиться от плохого настроения.
Но в ту ночь я и так уже была в плохом настроении.
– И ты еще говорить о расизме? – обратилась я к Серьезному. – Скажи мне, кто здесь расист. Здесь только ты и я. Я не расистка, но это один из нас. Тогда кто?
Разговаривая с ним, я внимательно изучала трость, мне показалось, что ее основная часть была привинчена к серебряной ручке.
– Ага, вот в чем дело! В этом секрет.
Мне нужно было нажать на место соединения – такой замок бывает у некоторых украшений, чтобы освободить что-то наподобие затвора, который позволял повернуть ручку и отвинтить ее от остальной части трости. Естественно, я открутила основную часть, оставив рукоять моему дорогому другу, который отказывался со мной сотрудничать. Когда обе части были разделены, из груди Хоакинико хлынула вода.
– Ой, ой, ой, нужно полотенце! Только не промокни у меня, иначе придется тебя сушить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53