Поймешь, как больно, когда кто-то приходит и говорит такое… – Она делает глоток вина. – Считаешь, что тебе всегда будет двадцать пять лет? Сколько тебе осталось до двадцати шести, а? Пара месяцев, если не ошибаюсь. Тебе исполнится двадцать шесть после того, как Гадор исполнится двадцать семь, верно? Что же, пользуйся моментом, потому что когда-нибудь начнешь замечать перемены. Однажды ты обратишь внимание на то, что овал твоего лица уже не такой, как сейчас, оно становится угловатым. Ты впервые увидишь, что на щеке появился черный волос, ты удалишь его пинцетом, но он снова появится, еще более толстый и черный, чем раньше. Особенно их много вылезает на подбородке. И на груди, хотя ты и не поверишь. Потом появится еще, и еще, и еще… Ты будешь сходить с ума, разыскивая волшебные кремы и лосьоны, стараясь сделать волосы незаметными.
– В наши дни от них можно избавиться навсегда, – говорю я ей с самой очаровательной улыбкой. – Спроси у Бренди, в ее клинике это делают.
– Да, конечно. А волосы там, внизу, в интимном месте… – продолжает она ядовитым тоном, указывая на лобок и прикасаясь на секунду к брюкам в соответствующем месте. – Седина в голове ничто по сравнению с тем днем, когда ты обнаружишь седые волосы в том месте. А потом ты поймешь, что у тебя уже не та фигура, что раньше, в двадцать шесть лет.
– Мне еще не двадцать шесть, Мари.
– Какая у тебя сейчас талия? Тридцать восемь? Сорок? В один прекрасный день заметишь, что, хотя вроде и не потолстела, ты уже не влезаешь в старую одежду. Твои бедра уже не такие стройные, а кожа становится все тоньше… Твои колени похожи на пару вялых яблок…
– Я отлично знаю, что значит состариться, я изучала биологию…
– Но ты не получила диплом.
– Я заканчиваю курс заочно.
– Что? Ты нам ничего не говорила.
– Я не собиралась сдавать экзамены, но потом решила, что сделаю это. Мне оставался год, чтобы закончить полный курс, но на деле нужно будет учиться еще три месяца.
– Надо же… не нахожу слов, Кандела.
– Я знаю, что такое старость, и я ее не боюсь. Я знаю, что такое смерть, и смирилась с мыслью, что однажды встречусь с ней лицом к лицу. Я не испытываю страха, скорее сожаление, потому что умереть – значит не быть здесь, когда происходит многое, что хотелось бы увидеть и почувствовать, но мне не страшно, потому что смерть, тетя, это меньшее из зол. Я вижу трупы на работе. Как ни странно, Мари, особенно меня трогает вид их ног. – Я не собиралась особенно распространяться и вести беседы с ведьмой, но не могу остановиться и продолжаю разговор, у меня есть склонность к проповедничеству, которая скрыта глубоко внутри. – Когда я вижу ноги мертвеца, которые торчат из-под простыни, я понимаю, что мы существуем, что это жизнь, а не смерть, которая делает с нами то, чего мы не в силах избежать, и происходит все так, как происходит. У нас есть только этот момент, Мари, это единственное, что пока еще есть, и, если это понимаешь, не стоит грустить, потому что смерти нельзя избежать, а горечь только сокращает жизнь. Мгновение – единственное наше достояние, а печаль лишает нас даже его.
Не знаю, почему все обитатели нашего дома, и стар, и млад, постоянно наводят меня на тему, которую я совсем не желаю обсуждать. Я уверена, что это неважно, и, кроме того, не люблю пустой болтовни.
Я поднимаюсь и собираюсь отправиться на поиски Паулы, чтобы произнести перед ней монолог о том, что нельзя донимать пожилую даму, особенно если в основном за ее счет живут все обитатели дома, и благодаря ей мы имеем над головой крышу, которая тоже является собственностью сварливой старухи.
– Подожди. – Мари смотрит на меня с печалью, потому что ничего не поняла. Ее золотые браслеты радостно позвякивают, безучастные к душевным мукам их владелицы. – Однажды ты встретишься со старостью, и тебе уже не будет все равно. Тебе останется только одно: вспоминать о моментах, которые остались в прошлом и которые тебе не суждено пережить снова. Тогда ты тоже поймешь, Кандела. Юность не вечна, хотя молодые в это не верят. Вернее, юность вечна, но юные не вечны. Знаешь, я тоже была молодой, и посмотри на меня теперь: я должна терпеть, когда мерзкая девчонка заявляет мне, что я ношу маску. Конечно, ее время тоже придет. Я это знаю.
Как жаль, что ты не сможешь быть здесь, чтобы это увидеть, думаю я, отправляясь на поиски Паулы. Моя тетя закидывает ногу на ногу, на секунду забывая, что ее брюки могут помяться, хотя они и сшиты в Англии. Теперь она походит на черепаху.
Иди ты к черту, старая какаду. Ты прожила длинную жизнь, но она тебя ничему не научила.
Я нахожу племянницу, – она сидит с ногами на кровати и занята причесыванием черной прекрасной и стройной куклы.
– Мне пять лет, – говорит она мне. В этом доме у всех в той или иной степени одна и та же навязчивая идея, – а тебе сколько?
Я прочищаю горло и отвечаю, что двадцать пять.
– А ей? – Она указывает на дверь, вероятно, стараясь определить то место, где находится тетя Мариана.
– Кому? – спрашиваю я в свою очередь.
– Тете Мари, сколько лет тете Мари?
– Шестьдесят девять, – ласково отвечаю я. Паула оседает под грузом услышанного. В конце концов, она не такая уж плохая девочка.
Глава 13
– Мы всегда делали то, что он говорил. – Гадор возвращается к своей излюбленной теме – обсуждению своего неудавшегося брака с различных точек зрения, иногда неожиданных: сексуальной, экономической, домашне-философской, обобщающей, героической, материнской. Она говорит о его агонии или даже об имевших место извращениях, помимо многих других привлекательных сторон.
Кармина слушает с сочувствием, устроившись на краю кровати, на которой лежит Гадор, и делает ей массаж ног, используя те же приемы, что требуются для лепки пельменей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53