Настоящая любовь лишь намечалась, и то ему не ответили взаимностью.Надо будет завтра съездить в Экс. Быть может, Матильда уже вернулась.Она была милой, эта девушка, с которой он изредка встречался в прошлом году.Воскресенье в Карро все поставит на свое место. Мари опять станет для него, как и раньше, матерью семейства, которую дети охраняют от всяких посягательств. А может, она была другой лишь в его воображении?
Луи рад, что, вернувшись с работы, застал Симону одну. Хотя, узнав от дочери, что Мари ушла с Ивом гулять в городской сад, он, как и положено мужу, который привык, что жена всегда дома, раздраженно махнул рукой.– Хочешь, я за ней сбегаю, пап?– Нет, останься со мной, поговорим.Луи не знает, с какого конца начать разговор. Он робеет перед этой девчушкой, своей дочерью. Он забыл, что такое – разговаривать со своими детьми. Разрыв между ним и его домочадцами так велик, что он стесняется их, в особенности сегодня, когда ему надо хитрить.– Ну как, тебе весело на пляже?– Сегодня мы туда не ездили. Сегодня в школе занятия.– Да, но вчера вы там были?– Вчера я играла с девочками. Но приехали всего три.– Почему?– Не знаю. Боятся, что вода в море холодная.– А она не холодная?– Нет. Она еще довольно теплая.– А… мама, что делала мама?– Она купала Ива, потом купалась сама. Ах да! Она играла в волейбол, потому что не хватало игроков. Мне тоже хотелось поиграть, но Жан-Жак говорит, что у меня нос не дорос.– Кто с ней играл?– Люди.– Ясно, но какие люди?– Какие-то незнакомые. Она была в одной команде с Жан-Жаком и Фиделем Кастро.Луи доволен собой. Он хорошо словчил. И теперь не спешит, боясь, как бы дочь не догадалась, к чему он клонит.– А он славный?– Да, очень славный. Жан-Жак говорит, он хороший учитель. Знаешь, Жан-Жак ужасно задается из-за того, что мы возим Фиделя Кастро в нашей машине.– И давно он с вами ездит?– Не знаю – недели три, месяц. У него машина в ремонте. И вот Жан-Жак попросил маму его подвезти. Знаешь, он такой забавный, с бородой.– С бородой?– Да… Но по-моему, у него совсем не такая борода, как у Фиделя Кастро.– Фиделя Кастро?– Разве ты его никогда не видел по телеку? Он говорит по-испански.– А-а, Фидель Кастро! Да, да… Скажи-ка, Симона, он любезен с мамой?– А то как же. Не хватает еще, чтобы он был не любезен, когда его подвозят на машине.– Что он делает на пляже?– В волейбол играет, купается.– И разговаривает с мамой?– Бывает.– И что он ей говорит?– Да почем я знаю? Ничего.– То есть как это ничего?– Они говорят все больше о Жан-Жаке.– А гулять они не ходят?– Куда?– Не знаю… За скалы?Симона прыскает со смеху. Луи смотрит на дочь, не понимая. Его смущение растет.– А что там делать-то, за скалами? А за Ивом кто будет смотреть?Луи увлекся коварной игрой в вопросы-ловушки и надеется узнать правду – ведь устами младенца глаголет истина. Он, однако, разочарован – ничего такого этакого он пока не услышал.– Вчера вы были у него дома?– Да. У него все стены в книгах. Как ты думаешь, па, он все их прочел?– Не знаю. Что вы там делали?– Пили сок.– А мама?– Ах, ты мне надоел… Ты вроде того старого господина.– Какого еще старого господина?– Вчера вечером по телевизору. Он выступал с мальчиком, своим сыном. И пел, вместо того чтобы говорить. Это называется опера – «Пелеас и Мелисанда».– Что, что?– Так она называется. Старый господин – муж Мелисанды. Он поставил мальчика на скамейку, чтобы тот в окошко подсматривал, и нараспев задавал ему кучу вопросов, совсем как ты. Мальчик тоже отвечал нараспев. Получается какая-то ерунда – не то говорят, не то песню поют:«– Что делает мамочка?– Она у себя в спальне.– Одна?– Нет, с дядей Пелеасом».– Что ты мелешь?– Я рассказываю тебе историю про старого господина, я его по телеку видела: «А дядя Пелеас, он что – возле мамочки?» – и давай тормошить мальчика и так далее и тому подобное. Ох, и дурацкий же у него был вид, у этого старого господина!– А ну-ка замолчи.– Почему?– Не замолчишь – схлопочешь.Симона ничего не понимает. Вот странные люди, эти взрослые. Она пожимает плечами и включает телевизор, который тут же издает несусветный визг.– Где толковый словарь? – спрашивает Луи.– В комнате Жан-Жака.Луи читает вслух: «Пелерина… Пеликан… Пеллагра…» Затем смотрит выше: «Пеленгатор… Пеленг… Пеларгония…»– Симона, – кричит он, – его тут и в помине нет, твоего Пелеаса.Она заглядывает ему через плечо.– Ты не там ищешь. Посмотри в собственных именах после розовых страничек. Дай-ка. Вот.Она читает: «Пелеас и Мелисанда» – лирическая драма в пяти действиях; либретто по пьесе Мориса Метерлинка, музыка Клода Дебюсси (1902). Партитуру отличает новизна замысла и музыкального языка».– Дай-ка мне.Луи берет словарь, читает, перелистывает страницы – дальше пишут о другом.Луи так ничего из словаря и не почерпнул. Что она сделала, эта Мелисанда? Женские имена чередуются в его голове, журча как родники: Мелисанда… Мари Беррская… Слишком много в один день для бедного штукатура.Он ломает голову, кого бы еще порасспросить об этой опере. Мари, конечно, в первую очередь, но ей ведь придется объяснять в чем дело. Или старого итальянца, монтажника, тот знает все оперные арии назубок.Когда является Мари с Ивом и Жан-Жаком, он смотрит на нее так, словно она явление из какого-то странного сна.
Интерлюдия пятая Итальянские неосоциологи воображают, что мы живем в будущем, тогда как мы по уши погрязли в прошлом. Например, когда я задал рабочим вопрос о проституции, все как один выразили пожелание вернуться к временам публичных домов. Идеи тянут их влево, а секс – вправо. Пьер Паоло Пазолини (интервью газете «Экспресс»)
Хотя женщины приморских городов и слывут податливыми, в Мартиге они очень целомудренны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46