И вообще пока жить можно. На работе благодаря хорошей организации и спокойному отношению обоих немцев чрезмерно не утомляемся. Питание, особенно первое время, удовлетворительное. На день даётся 650-граммовый хороший пеклеванный хлебец, два раза в день по литру овощного супа и вечером кусочек маргарина размером с половину спичечного коробка. По субботам ещё 100 граммов маляссы - чёрной патоки из отходов сахарного производства.
Приближается время обеда. Всё чаще оба немца вытаскивают свои карманные часы. У Фрица они примечательны: похожи на чуть сплющенную луковицу, с резными стрелками и циферблатом, разрисованным розами и порхающими амурами. Эти часы - его гордость и, по его словам, достались ему от прадеда. Наконец не пропустив ни секунды, Вилли кричит:
- Pause. Alles fressen! (Пауза. Всем жрать!)
Всё останавливается в том положении, в котором застиг этот призыв. Ничего не доделывается, здесь это не принято.
Немцы садятся на специально сохраняемую чистую досочку, а мы на что попало: на рельсы, на мокрые шпалы или попросту на землю. Развернув свои небогатые свёртки с бутербродами, Фриц и Вилли оделяют и нас. Каждому дают по тонкому ломтику хлеба, слегка намазанному повидлом или маргарином, и по два таких же ломтика съедают сами. Своего хлеба у нас нет, так как мы получаем его только вечером и тут же съедаем. И потому, что аппетит разыгрывается, и потому, что ночью хлеб могут стащить.
Всего нас в шахте человек полтораста. Мы живём в большой казарме в глубоком подвале под главным зданием. Подвал разделен надвое: одна половина, где стоят двухъярусные деревянные койки - это спальня, а другая с длинными столами и скамейками - столовая. За перегородкой - кухня, а вернее раздаточная; в ней не готовят, а только раздают обед, привозимый в термосах.
Не раз я задавался вопросом: кому это интересно? Этот скучный, противный быт, эта обыденщина низшего разряда? Кто, наконец эти воспоминания стал бы читать, если бы, против ожидания, они вышли бы в свет? Их не станут читать женщины, потому что их здесь нет, а, значит, нет и любви. Неинтересно это и преуспевающим мужчинам, потому что здесь нет никакого преуспевания. Юношам это будет скучно, потому что нет ни героического, ни приключенческого. То есть, может быть, то и другое есть, но совсем не в красивом и не в цветастом виде. Остаётся, пожалуй, одна категория - старики. Не все, конечно, но думающие старики. Ну, если так, то для них и будем писать дальше.
Через койку от меня тоже на втором ярусе спит Мишка - молодой насупленный парень. Работает он на угле и, когда у него утренняя смена, то вечером перед сном у его ложа собираются чревоугодники. Мишка расспрашивает о кулинарных рецептах и наиболее примечательное заносит в сшитую им толстую тетрадь. А главное, сам читает описания собственных изобретений алчущим слушателям. Сквозь сон слышу: "Возьми сала, лучше свиного, и натопи его с полкотелка. Добавь туда стакан, а ещё лучше два, мёда. Потом масла коровьего ложки две положи." И всё в таком же роде. Названий своим кулинарным опусам Мишка придумать не может. Поэтому он даёт им номера, подражая в этом Бетховену или Чайковскому, которые тоже нумеровали свои симфонии. Например, "Хорошая пища No18" или "Отличная пища No 7". Иногда всё же название озаряет его: "А пробовал ли ты когда говяжий кисель?" Нет, не едал, - отвечает очередной чревоугодник. - "Ну так возьми мяса говяжьего побольше, варёного, мелко его поруби, сала топлёного туда влей, муки ржаной, и вари пока не загустеет". Для большей достоверности Мишка обычно не приписывает кулинарные открытия только себе, а ссылается на некоего хорошего и знающего человека. Само собой разумеется, что всё это мечты, от которых до действительного пайка не ближе, чем от Земли до Луны. Со временем несоответствие между затратами энергии на работе и пайком дает себя знать сильнее, чем в начале. К тому же вдвое уменьшили порцию хлеба.
Однако таких сумасбродных мечтателей не так уж много. Другие ищут более реальные пути. Появилось множество кустарей, сбывающих немцам и французам свои изделия. Вологодский сшил хорошие домашние туфли без задников, именно такие, как любят немцы. За них дали двухкилограммовый хлеб и кило два картошки. Туфли так понравились, что сразу же поступило несколько заказов.
Теперь у нас заработала артель. Сашка снабжает материалом, то есть ворует в шахте или покупает у других куски резиновых шлангов. Шланги идут на подошвы, а из их оплётки разматываем нитки. Вологодский шьёт туфли, а я выполняю разные подсобные операции: разматываю нитки, сшиваю поднаряд (покладку) с верхом и прочее. На верх идет мой изумрудно-зелёный, порядочно выношенный мундир, некогда украшавший польского улана. На поднаряд режутся рубахи и кальсоны.
Наш комендант - молодой белобрысый немец - больше всего заботится о нашей гигиене. Нам это кажется чудачеством, но он относится к этому серьёзно. Борется он с насекомыми, неустанно проверяет, как мы спим, как моемся, как моем посуду. Зато в остальное он не вмешивается, и что самое главное, не препятствует кустарничеству и торговле с немцами.
Раз в две недели спальня запечатывается и там полдня газом травят клопов. Хотя полностью они и не выводятся, но зато погибает кошка - общая наша любимица.
Среди ночи будит истошный крик. Это кричит комендант - он проверяет, правильно ли мы спим. Для этого, проходя вдоль рядов двухъярусных кроватей, он у каждого поднимает край одеяла. Спать мы должны только в длинных ночных рубашках пониже колен. Вдруг обнаружен нарушитель порядка - он спит еще и в кальсонах. Именно это и служит причиной крика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115