Грейс и думать не хотелось об этом мире. Теперь мир Грейс был ограничен самыми тесными пределами. Он начинался и кончался поэтом, критиком, писателем, чьи мечты, мысли, суждения и надежды заполнили ее собственное сознание. Он стал ее миром, Артур Холдейн, литератор, за которого она должна была выйти замуж сразу же, как только нелепое скандальное происшествие попадет на свалку забытых миром событий.Все слова были, наконец, сказаны, слова, которые он таил в сердце еще два года назад, когда ее красота впервые осветила, как внезапно проглянувшее солнце, серую повседневность его жизни и когда он узнал, что, кроме внешней красоты, Грейс обладает умом и сердцем.Он тогда сумел сдержать себя и наслаждаться ее обществом под маской безразличия. Тому была причина, и не одна. Первая – она была богата, о ней говорили как о заманчивом призе на брачных бегах. Вторая – из-за ревности, смешанной со страхом, что броские таланты Рэннока и его обаяние уже завоевали ее сердце.– Ну, как я мог надеяться, черствый сухарь-писака, одержать верх над человеком, о котором говорили, что перед ним невозможно устоять? – спросил он Грейс, когда она упрекнула его за отчужденность и холодность в тот первый год их знакомства.– Черствый сухарь-писака создал самый патетический роман за всю вторую половину столетия. Каждая слеза, что я пролила над «Мэри Дин», делала мне автора книги все ближе и ближе. Конечно, не хочу притворяться: если бы этот человек был толст и стар, как Ричардсон, я не влюбилась бы в него. Но даже в этом случае я бы высоко ценила его общество, как молодые женщины в те времена ценили маленького, толстого типографа. Я бы тоже домогалась его общества и жадно ловила всякое его слово.– Не каждому писателю выпадает такая удача, – ответил Холдейн. – Думаю, я первый после Бальзака, кому его роман позволил снискать любовь, венчающую всю жизнь.Что могло быть прекраснее этого райского уголка в излучине Темзы в чудесные августовские дни? Другие мужчины уже поглядывали на Север, в Шотландию, приготовив собак и ружья, только и поджидая того дня, когда можно будет отправиться на охоту, но Артур Холдейн, тоже стрелок не из последних, получивший приглашения по крайней мере из полудюжины загородных усадеб, вел себя так, будто не знал, как обращаться с ружьем. Заядлый горожанин, никогда не расстающийся со своей лондонской окраиной, не мог быть счастливее его, наслаждавшегося своим речным бездельем, когда крокет – самое волнующее состязание, а кипячение чайника на костре – увлекательнейший вид спорта. Летние дни, золотистые вечера никогда не казались ему слишком долгими, и пурпур заката всегда вызывал удивление своей внезапностью.– Наверное, вы жаждете пострелять, – сказала как-то вечером Грейс, – и, наверное, готовы возненавидеть меня за то, что я вас держу около себя без дела. Я рада, что вы охотитесь не за болотной дичью, потому что боюсь болот с тех пор, как бедный Гектор простудился насмерть в один из ужасных августовских дней. Но почему бы вам не поехать к друзьям в Норфолк и не поохотиться на куропаток?– Вы очень добры и заботливы, но мои норфолкские друзья всегда были немного скучны, а теперь вообще станут невыносимы, удерживая меня вдали от вас.– Это, конечно, очень льстит моему тщеславию. Но я вовсе не хочу привязать вас к своей юбке.– Я вам скажу, если появится такая опасность. Но, как бы то ни было, я не собираюсь уезжать далеко от Лондона, пока ваше дело не будет решено в суде.Они надеялись, что еще до наступления поздней осени все кончится, и тогда они отправятся в Каир – самое подходящее место для этого времени года, а из Каира, возможно, поедут в Индию. Им хотелось вместе постранствовать по дорогам широкого мира. Однако и сейчас, на берегу Темзы, среди цветущих клумб под плакучими ивами, на лужайках Раннимейд Грейндж жизнь была так хороша, что они редко покидали эти прекрасные места, удаляясь от них не больше, чем на милю. Влюбленные подобны детям, играющим в саду и мечтающим о днях, когда они вырастут и поплывут в голубых небесах на воздушном шаре туда, где небо сходится с землей.Грейс, находясь в стране счастливых грез, не раз оглядывалась назад и вспоминала год, предшествовавший скандалу, когда человек, который был страстно влюблен в нее, казался ей холодным и чужим. И только по той настойчивости, с которой он искал ее общества, и тому удовольствию, с которым, зная ее любовь к чтению, рекомендовал ей то или иное произведение из лучшего, что было в современной литературе, леди Перивейл могла теперь судить, что его дружба была чем-то большим, чем просто восхищение, испытываемое каждым интеллигентным человеком при виде молодой, красивой и также интеллигентной женщины. Но, как бы ни восхищался Холдейн красотой, начиная с ее духовной сущности в картинах Берн-Джонса и кончая самой земной ее ипостасью, олицетворяемой римской цветочницей на ступеньках церкви Святой Троицы, его чувства никогда бы не были покорены красотой в сочетании с глупостью. Он был человеком, для которого общность мыслей являлась необходимым элементом любви. И в Грейс Перивейл он обнаружил и ум, и воображение, родственные его собственным мыслям и мечтам. Он находил совершенное счастье в ее обществе. Но тогда он был счастлив стать ее другом и не торопился признаться в любви, полагая, что в будущем, близко узнав его характер и душу, она правильно истолкует его чувства и побуждения.А затем он испытал жестокий удар, когда, после мучительной ревности, заставившей его думать, будто она предпочитает ему полковника Рэннока, он услышал рассказ об их путешествии по Югу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60