– Но женщины так мало знают о жизни мужчин.– Но не такая женщина, как вы.– Признаюсь, он меня интересовал. Он мне казался человеком необычным, с богатым воображением, которому ведомы и безумство, и глубочайшая меланхолия. Я думала, что он добрый и широкомыслящий человек, ведь он никогда не проявил никаких злых, нехороших чувств, даже когда я ему отказала, как поступили другие, кого я некогда считала своими друзьями.– Рэннок просто дальновиднее других. Будьте уверены, он не проникся к вам добрыми чувствами после того, как получил отказ, и продолжал волочиться за вами в надежде, что вы измените решение. Никогда человек такой выделки не был и не может быть другом женщины.– Давайте больше не будем говорить о нем. Мне ненавистен самый звук его имени.– И однако вы так храбро произнесли его недавно в гостиной мисс Родни и при этом прямо взглянули на меня, словно бросили вызов – мол, думайте обо мне, что хотите!– Да, это было нечто вроде вызова. Возможно. И мой взгляд вас в чем-нибудь убедил?– Вы сами меня убедили. Я бросился из дома, обуреваемый сомнениями. Но я видел ваше лицо и больше не могу сомневаться. Ваши глаза, голос, гордый взгляд, возмущение уязвленной невинности, гневной и в то же время такой трепетной! Кто мог бы сомневаться, увидев ваше лицо? Леди Перивейл, Грейс, можете вы простить ревнивого глупца, которого угораздило попасться на крючок собственной любви, кто плохо, жестоко думал о вас, но, видит Бог, был еще более жесток с самим собой?– Рада, что теперь вы начинаете думать обо мне лучше, – тихо ответила она.– Начинаю! Да я и помыслить не могу о чем-нибудь плохом в отношении вас! Я прах у ваших ног. И молю только о том, чтобы вы меня простили и вернули свою дружбу, чтобы позволили мне помочь вам – как друг, брат, отец могли бы вам помогать в любых затруднениях и заботах.– Благодарю, – сказала она так же тихо, протянув ему руку. И руки их соединились в крепком и медлительном пожатии, которое выражало больше, чем просто дружеские чувства.– Я очень рада, что вы мне верите, несмотря на эти отвратительные слухи. Сознаюсь, меня уязвляла ваша холодность и недоброжелательство, вы держали себя, как все остальные, чьей дружбой я, правда, никогда особенно не дорожила. Что же касается этих нелепых слухов, мне легко представить алиби, ведь все это время с ноября по апрель я провела на своей вилле в Италии и последний раз виделась с полковником Рэнноком на Гудвудских скачках и потом на приеме у леди Карлаверок.Они прогуливались взад и вперед по маленькой аллее между померанцевыми кустами, пока золотистый солнечный свет не стал розоветь, а солнце – склоняться к западу, и слуги леди Перивейл решили, что она отбыла домой в чужом экипаже, забыв, что ее дожидается собственная карета.Она рассказала Холдейну обо всем, что с ней произошло со времени приезда в Лондон – о своем негодовании, о презрении к ложным друзьям, о том, как добра была леди Морнингсайд, о том, что наняла сыщика Фонса и что теперь надеется опровергнуть клевету на судебном процессе.– Все в Лондоне были свидетелями, как бесчестили мое имя и все должны будут узнать о моей реабилитации, – сказала она и затем добавила тоном, в котором звучало презрение: – Разве не абсурдно, что я должна так беспокоиться и волноваться только потому, что другая женщина случайно оказалась похожей на меня?– И потому, что тот мужчина, с которым она путешествовала, оказался негодяем. Я уверен, что всему предшествовал глубоко продуманный Рэнноком план.– Но почему же он решился на такую подлость?– Потому что он хотел с вами расквитаться – он бы именно так и выразился – за ваш отказ выйти за него замуж.– Нет, конечно, ни один мужчина не способен на такой дьявольский поступок.– Я довольно много знаю о его предках и полагаю, что он был на это способен.– Но даже если так, то каким же образом он мог все так устроить, что меня якобы встречали мои знакомые?– Ну, это было нетрудно. Он должен был только внимательно следить за газетами и оказываться в тех местах, куда ездят люди. И, зная, что, где бы он ни был, он обязательно повстречает общих знакомых, он предусмотрительно выбрал Алжир, Корсику и Сардинию. Там не так людно, как в Ницце, и таким образом он мог создать впечатление, что намеренно избегает места, излюбленные туристами. Да простит меня Бог, если я к нему несправедлив, я слишком ненавижу его, чтобы судить о нем беспристрастно, однако то, что его нет в Лондоне в разгар сезона, тоже свидетельствует против него. Это похоже на то, как если бы во время дуэли он выстрелил, но не захотел нести ответственность за последствия.– Но если бы он был в Лондоне, с ним никто не прекратил бы отношений, – презрительно заметила леди Перивейл.– Но и поддерживали бы их не больше обычного. Его не любили порядочные люди.– Да, но он был так умен, интересен, божественно играл на виолончели, он льстил мне, откровенно доверяя свои заботы и обиду на то, что жизнь так сурово с ним обходится. Я считала его жертвой. О Боже, какой же я была дурочкой!– Нет, нет! Просто вы не слишком хорошо знаете свет.– А я-то думала, что знаю его хорошо, что за шесть лет жизни в обществе узнала все его пружины, и что простота и патриархальность нравов в отцовском приходе – все это уже устарело. И я поплатилась: обо мне стали болтать и вываляли мое имя в грязи.– Окажите мне честь считаться вашим другом – до тех пор, пока вы не сочтете меня достойным более нежной привязанности – и я защищу вас от всех ошибок, которые совершают по неопытности. Я бы не хотел, чтобы и на самую малую малость вы были более светской, чем сейчас. У меня хватит житейской мудрости на нас обоих – той мудрости обитателей Мэйфера и Белгравиа, которую ангелы на небесах зовут глупостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60