Если бы я нарочно что-нибудь...
Рывком поднялась Таня:
- Я бы тоже такую клятву не подписала.
- Почему? - спросил Пырьев.
- Потому что она оскорбляет. Я не согласна, что Зотов последний человек. И совсем он не лодырь. Хвалил его Павел Иванович? Хвалил. Значит, было за что. И на родник он пошел не для прогулки. Ради учителя. Он же сегодня на скидке работал до обеда. Сам напросился. А там легко? Да? Может, человек так устал - и не заметил, как свалился. А ему сразу клички, эпитеты обидные. И потом - вы знаете, как ему дома живется? А я знаю. У него бабка - яга, монашка зловредная. В четвертом классе он тяжело болел. Это когда отца убили. Совсем умирал. Мама принесла пенициллин для уколов, а бабка не допускает, пускай, говорит, лучше умрет. Семибратова помогла. А то не было бы Сережки. Вот. Поняли? Пускай подпишет клятву, а слова, где говорится, что он последний человек и лодырь, - вычеркнуть. Вот мое предложение.
- Правильно. Я согласен. Вычеркнуть, - охотно поддержал Костя Жадов.
- А ты, Наташка, как думаешь? - спросил Пырьев.
- Можно и вычеркнуть, - подобревшим голосом согласилась Наташа Огородникова. - Клятва не в этом.
- Дашь такую клятву? - спросил Сергея Ваня Пырьев.
- Даю.
- На карандаш и распишись.
У Сергея чуть дрожала рука, и он необычно кривыми буквами вывел: "Сергей Зотов".
- Вот и все. А теперь по одному на стан, - приказал Ваня Пырьев. Только осторожно, чтобы никто не заметил. Давай, Копытов, гаси костер. А то скажут - нужно спать, а они костры жгут.
Огонь погас, овражек опустел.
На пути к стану Сережка подошел к Тане.
- Я сначала подумал, ты на меня сердишься, - сказал он.
- Ну тебя, какой-то несуразный. Просто зло берет. Я подумала - ты за Шариком двинул.
- Разве можно!
- А знаешь, Сережка, если бы ты и вправду оказался таким, как ребята подумали, я бы первая против тебя пошла. И конец нашей дружбе. Навсегда. Но ведь я знаю, ты совсем-совсем не такой.
Сережка помолчал.
- Тань, ты насчет пенициллина говорила - это правда?
- Вот чудак! Зачем же мне врать? У нас был. Мама и отдала. Тебя всю ночь колола Вера Николаевна. А бабка не давала. Честное слово. Она всяких стариков поназвала, молитвы над тобой какие-то читали. Как на похоронах.
"МОЛНИЯ"
"Боевой листок" вывесили ночью, рядом с листком учета соревнования. Но утром его никто не читал, потому что начали работать затемно. Зато во время завтрака все косари сгрудились у стенной газеты. Там была последняя сводка Совинформбюро, небольшая статья, призывавшая работать по-фронтовому. Доска Почета косарей второй бригады, куда вошли все, кто перевыполнял норму. Стихотворения о Зотове не было. "Боевой листок" заканчивался заметкой о том, как Сергей проспал работу. А под этой заметкой красовался рисунок, сделанный красным и синим карандашом и подписанный: "Зотов трудится". На рисунке был изображен большеголовый, толстый человек, лежащий с раскинутыми руками среди кустиков травы. У его широко открытого рта художник написал: "Хр-хр-хр-хр-хр-р".
Над рисунком долго и много хохотали. Сергей вначале покраснел и засмущался, а затем смеялся вместе с другими.
Его удивило, что в "Боевом листке" не напечатали стихов, которые вчера перед клятвой читала Наташа Огородникова. Сергей догадывался, кто автор, - конечно, Володька Селедцов. Но почему он не настоял поместить стихи в газету? Он же помогал выпускать листок. Видно, опять вступился Павел Иванович. Сам Селедцов ни за что не пожалел бы...
Когда после завтрака поехали на делянку, Сергей сказал Павлу Ивановичу:
- А вы знаете, Павел Иванович, я ночью клятву давал.
- Какую клятву? Где? - удивился Павел Иванович.
- В балочке. У костра.
И Сергей подробно рассказал о происшествии минувшей ночи.
Павел Иванович слушал рассказ Сергея и удивлялся. В одно и то же время он был внутренне горд за Ваню Пырьева и остальных своих ребят, горд тем, что они не безразличны к судьбе товарища, болеют за него душой и стараются помочь ему исправиться, но вместе с этим его немного смущало то обстоятельство, что ночное собрание было облечено в форму таинственности. А вообще - что здесь плохого? Возможно, ребятам так интереснее. Суровая романтика. Его ученики не маленькие детишки, понимают, что такое хорошо, что такое плохо. Пускай привыкают самостоятельно решать вопросы. Ошибутся, можно поправить. Но вчера не ошиблись. Нет!
- А почему же они собирались ночью? Почему уходили куда-то со стана? - спросил Павел Иванович.
- Боялись, что бригадир не разрешит, скажет: спать нужно. А другого времени нет.
- Значит, говоришь, подписал эту бумажку?
- Подписал.
- Не страшно было?
- А чего бояться?
- Как чего? - с иронической суровостью спросил Павел Иванович. - А вдруг да провалишься?
- Не провалюсь! - поняв шутку, улыбнулся Сергей.
В тот день вечером Аня прикрепила к стенке будки тетрадный лист бумаги, на котором было написано: "Молния. Привет лобогрейщикам: Павлу Ивановичу Храбрецову и Сергею Николаевичу Зотову, скосившим за день семь гектаров. Равняйтесь на них, помогайте фронту!"
Это событие безмерно обрадовало и взволновало Сережку. Ведь только о нем да о Павле Ивановиче и говорили в бригаде весь вечер. И "молнии" в бригаде еще не было, это первая.
На радостях ребята и "топили" Зотова в пруду, и "солили" на берегу. И всюду поспевала Таня.
От избытка чувств Сергей долго не мог заснуть. Это заметил Павел Иванович, что-то спросил, Сергей ответил, и пошел-покатился разговор. Павел Иванович стал рассказывать про свое детство, об учебе в школе, о товарищах и учителях. Его отец был коммунистом, организовал в Сорочинске колхоз, а кулаки убили его. Зимой тридцатого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79