Это была старая карта моего друга и командира. Теперь Пепе - так звала его вся наша воздушная армия - уже нет в живых. А карта вот жива...
Ко мне эта пятикилометровка попала уже после войны. Петя подарил.
- На, держи на память, - и написал на верхнем обрезе листа: "Человек должен стремиться вдаль". - Когда-нибудь в музей сдашь. Еще и заработаешь. Говорят, за ценные экспонаты большие премии дают.
Теперь я смотрю на потраченный временем сталинградский лист и вижу не карту - Пепе. Он был светлоголовым, летом волосы его выгорали чуть не до седины. Он был плотным, каким-то очень прочным человеком. И летал он как птица, и в полку никого больше так не любили, как Пепе. Хотя характер был у него далеко не сахар - взрывной, вспыльчивый, самолюбивый. Ему многое прощали за смелость, а еще больше за честность. Пепе был из тех, кто умрет, но не обманет, на куски даст себя разорвать, но не предаст.
Мне ведь совсем не о том надо думать, очерк-то предстоит не о Пепе писать, а об Анне Егоровне Пресняковой, но выпал из пачки старых карт сталинградский лист и повел меня совсем в другую сторону.
Неохотно складываю карты. Ложусь и долго не могу уснуть.
Видится Пепе. Он взлетает по тревоге, не успев надеть шлемофон, и его мягкие светлые волосы треплются, будто пламя на ветру. Он энергично разворачивается над самой землей и, прижимаясь к верхушкам густого соснового леса, берет курс на переправу. Иду следом за ним. Летать ведомым у Пепе трудно. Он маневрирует резко и неожиданно, моргнешь - оторвешься, а попробуй потом что-нибудь сказать, пожаловаться - усмехнется, сощурит свои синие глаза и выдохнет:
- Трудная у тебя жизнь, но ведомый - щит героя! Терпи!
Кто летал на войне, знает: ведомому могли простить упущенного немца, бывает - не достать! Но потерю командира в бою не прощали. Потому и придумал кто-то: ведомый - щит героя...
Утром решаю поехать в Парк Горького. Хочу походить по тихой набережной, не спеша рассказать себе, о чем буду писать. Это давняя привычка - прежде чем садиться к столу, "прослушивать" себя...
Набережная оказывается действительно пустынной. Прохладно. С Москвы-реки тянет низовой легкий ветерок.
Вызываю в памяти голос Анны Егоровны:
- Профессия у меня, конечно, не женская. Хорошо оно, плохо ли, не могу сказать. Трудно? Да, трудно. Устаю? Устаю. И это, считайте, плохо. А что хорошо? При мне ни один мужик на стройплощадке не заругается. Думаете, боятся? Как бы не так! Наши мужики ни бога, ни черта не боятся. Уважают. И это хорошо. А если кто говорит, что ему на чужое мнение наплевать, что на свой портрет в газете смотреть неинтересно, врет! Или глуп. Человеку почет нужен. И еще скажу: пока строишь, и с управлением, и с рабочими, и с заказчиками то и дело в конфликты входишь. А через год или два пройдешь по новому кварталу и как последняя дура "своим" домам улыбаешься...
Вот так она говорила - спокойно, уверенно, а я смотрел на Анну Егоровну и думал: "На таких женщин обращают внимание на улице, оборачиваются вслед, хотя красивой ее не назовешь. Значительная она. Крупная. Моложавая. Голову несет высоко".
Анну Егоровну не первый год интервьюируют, она привыкла к славе и любит свою известность и почет, которыми давно окружена.
- Самое лучшее в нашей работе то, что в конце концов получается. Пришла на голое место, на свалку или болото, а уходишь, оставляя дом, квартал, бывает, целый город. Меня лично такая жизнь волнует, и привыкнуть к этому волнению я не могу.
Чтобы не спугнуть Анну Егоровну - никто не любит шмыгающих по бумаге карандашей, - я ничего не записываю, только повторяю про себя: "Значительность результата, значительность результата, значительность результата..."
- И ответственность у нас как нигде. С любой точки поглядеть - кругом ответственность! Вот пример: Эйфелева башня с 1889 года стоит. А паспорт у нее был только на двадцать лет оформлен, до 1909 года, выходит. А она стоит...
Помедлив, прищурившись, не глядя мне в глаза:
- Лично вас обижать не хочу, но скажу: написал человек что-то не так, вам укажут, подправят и никаких следов, а вот Останкинскую телевышку не очень-то отредактируешь...
Последний пример Анны Егоровны задевает меня, но я не возражаю. Молчу, потому что высоко уважаю наивную веру людей в абсолютную исключительность того дела, которому они служат.
Пожалуй, вот здесь надо представить Анну Егоровну Преснякову читателю. Кто она, эта женщина из Владимирской губернии? Бригадир отделочников, депутат Верховного Совета, известный и уважаемый строитель.
Особенность, которую нельзя не заметить с первого же знакомства, Преснякова с удовольствием и знанием дела рассуждает о предметах, выходящих далеко за рамки ее бригадирского заведования. Это характерно!
И здесь полезно сделать отступление: кто хочет подняться над мастерком, над пилой или зубилом, может подняться. Пожалуйста, возносись при полном одобрении всей системы, управляющей нашей жизнью...
А кто бормочет: "Куда нам, мы люди маленькие!" - так это бесхарактерность, это лень пылит пустыми словами, прикидываясь пострадавшей.
Незаметно я дохожу до конца асфальтированной площадки и, остановившись около круглой беседки, раздумываю, идти дальше, к Нескучному саду, или вернуться?
Возвращаюсь.
И велю себе не отвлекаться.
Вспоминаю, что было потом.
Потом я попросил Анну Егоровну рассказать, как начиналась ее столичная жизнь.
- Ну приехала я, значит, в рай этот, а куда деваться? Жилья нет, специальности нет. Или на стройку, или в домашние работницы подаваться. Некоторые девчонки охотно тогда в домработницы шли. Они как рассуждали? На стройке работа грязная, не легче, чем дома, в деревне, была, а кругом все те же сельские.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89