Он был ярко освещен морозным солнцем. Зимой, когда яркое солнце, у нас всегда мороз. Воровский был четко освещен, каменные черты его лица были неподвижны. Он весь был неподвижен, хотя весь в движении, как будто только что говорил речь – и вдруг застыл на одно мгновение. И это мгновение остановилось. Но мне казалось, что он вот-вот снова заговорит. У него был очень живой вид, даром что он памятник. У него была какая-то своя, памятниковская жизнь, я это видел ясно... А может, он все-таки живой?В тот день я много думал о Воровском – когда гулял и смотрел на него во дворе и потом, дома, когда смотрел на него из окна. Мне все казалось, что он может пошевелиться, когда я на него не смотрю... «Неужели у него не затекают руки и ноги?» – думал я.Я так много о нем думал, что вдруг решил написать ему письмо. Я только маме показал это письмо, больше никому. Но она сама ничего не смогла там прочесть. Потому что у меня такие буквы. Мама их еще не понимает. Тогда я объяснил ей, что я написал. Я написал:«Дорогой Памятник Воровскому! Я знаю, что ты живой! А Ляпкин не знает. И никто не знает. Все говорят, что ты раньше был живой, а сейчас не живой. Но ты не беспокойся, потому что я знаю, что ты живой. Я тебя очень люблю. Меня зовут Юра. Через год я в школу пойду. Ты приходи к нам когда-нибудь в гости. И мы с тобой будем сказки рассказывать. И про Революцию тоже. А еще я скажу тебе по секрету, что мне нравится Гизи. Я только не знаю, как мне с нею познакомиться. Конец. До свидания. Юра».Мама сказала, что это очень хорошее письмо.А потом мы с мамой идем во двор, и я потихоньку кладу письмо на камень, на котором стоит Воровский. Вечером, чтобы никто не видел. Я хотел ему в карман сунуть, но карман очень высоко. А потом мы уходим – тихо-тихо, на цыпочках.Завтра утром я пойду и проверю, где письмо. Если письма нет, значит, он его взял и прочел... Посмотрим! МАМИНА ПЕСНЯ Когда день кончается, я ложусь спать. И Вовка ложится. И Ляпкин-Сопелкин. И Гизи. Только Памятник Воровскому не ложится. Потому что памятники не спят. И отец и мама тоже не ложатся. Потому что они много работают. Отца я редко вижу, он приходит под утро. Он работает по ночам. А мама работает дома. И тоже по ночам.Когда ночью просыпаюсь, я вижу, как моя мама сидит и печатает. И в комнате горит свет. И машинка стучит – быстро, как пулемет.Вообще-то я просыпаюсь редко. Потому что я умею спать при свете. Не все умеют, а я умею. Меня убаюкивает стук машинки. А иногда меня мама сама убаюкивает. Когда у нее время есть. Тогда она рассказывает мне сказки. По-русски и по-немецки. Всегда надо знать еще какой-нибудь язык. Так мама говорит.А иногда она просто поет мне колыбельную песню. Это очень хорошая песня. И я ее хорошо помню до сих пор! Вот она: Солнце тихо прошептало: – Что ж, пора кончать!В небе я шагать устало, лучше лягу спать! Смолкла шумная береза: – Что это, друзья?Если солнце мне не светит, буду спать и я! Соловей сказал на ветке: – Что это, друзья?Не шумит листвой береза – буду спать и я! Поводил ушами заяц: – Что это, друзья?Соловья в листве не слышно – лягу спать и я! Посмотрел вокруг охотник: – Что это, друзья?Видно, зайцы все уснули! Спать пойду и я... Вышел месяц, глянул сверху: – Что это, друзья? Спит охотник!Спит береза!Нету соловья!Зайцы спят! А там в окошкеВиден яркий свет!Там не спит какой-то мальчик... – Нет! Нет! Нет!Уходи, рогатый месяц!Не смотри в кровать!Мальчик мой глаза закроет,Тоже будет спать! Я засыпаю под эту колыбельную и думаю. Почему Ахмет говорит, что есть бог, когда его нет? И почему враги убили Воровского, а он их не убил? И почему месяц рогатый, а луна круглая? Почему, почему, почему... И еще я думаю, что, когда я вырасту, я все это узнаю... ИОСИФ, АХ, ИОСИФ! Я иногда зову отца Иосиф. Маму я всегда зову мама, а отца иногда зову Иосиф. Многие, конечно, этому удивляются. Для них это звучит странно. Особенно Ляпкина удивляется, когда это слышит. Она говорит:– Как тебе не стыдно! Какой он тебе Иосиф? Он тебе папа, а не Иосиф! Разве это воспитание?Я говорю:– Воспитание!– Это просто ужас! – говорит Ляпкина. – Никакого уважения!– Уважение! – говорю я.– Это не уважение! Это отрицание! Всего святого!– Какой святой? – спрашиваю. – Мой отец не святой!Ляпкина хватается за голову. За свои локоны, похожие на сосиски.– Ужас! – восклицает она. – Куда ты идешь? Куда?– В кино, – говорю я. – С Иосифом!Я нарочно говорю «с Иосифом».– Ужас! – восклицает она. – Ты ребенок или не ребенок?– Не ребенок! – говорю я. – Я Юра. А мой папа Иосиф.Она поднимает над головой руки и так, с поднятыми руками, поворачивается ко мне спиной и уходит.Когда Ляпкина рассказывает об этом маме, мама смеется. «Ах, оставьте его! – говорит мама. – Ему так нравится. И Иосифу нравится. У них с отцом особые отношения».Ляпкина никак не могла понять, какие у нас с отцом отношения. Откуда ей понять? Во всяком случае, меня никогда не порют. А Ляпкина Маленького порют. Хотя он называет отца только «папа». Что лучше по-вашему? Когда называют отца «папа» и он тебя порет или когда его называют Иосиф и он тебя не порет? Вот то-то и оно!У нас с отцом совсем особые отношения. Товарищеские. А с «Иосифом» у нас была целая история. Не просто же так, ни с того ни с сего, стал я звать его Иосифом. Тут секрет! Сейчас я вам расскажу.Один раз я слышал, как мама читала отцу стихи. Вот с этими стихами и случилась история. Стихи написал один известный поэт, и – что самое интересное – его тоже звали Иосифом: этот поэт был Иосиф Уткин. Очень хорошие стихи он писал. В одном стихотворении у него такие строчки: И, взгляд подслепый бросив,Старуха обмерла:– Иосиф, ах, Иосиф!Я так тебя ждала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82