Как только противоречия умрут, то есть как только человек на чем-нибудь успокоится – на пустой ли квартире, или на тесной, – так он погибнет. Он умрет от бездействия, от отсутствия желания. Потому что жизнь – это желание и действие.Так что я не знаю, хорошо это или плохо, что мир стал таким маленьким. Я просто знаю, что это так, потому что у меня есть некоторый жизненный опыт. Я знаю, что, когда мне надоедает теснота, я стремлюсь к пустоте, а когда надоедает пустота, я стремлюсь ее чем-нибудь заполнить...Сейчас, чтобы поехать на дачу моего детства, то есть в деревню за Москвой-рекой, на высоком берегу, вы должны сесть в электричку или в автомобиль, и через час вы на месте. А в моем детстве вы садились в телегу и ехали с четырех утра до позднего вечера. Вы брали с собой чемодан или узел продуктов, чтобы по дороге завтракать, обедать, а то и ужинать.Но я не скажу вам, что дорога была скучной. Нет! В том-то и дело, что она была вовсе не скучной. Она была очень интересной. Вот посудите сами...Мы тряслись в телеге, устланной сеном, посреди чемоданов и узлов: я, Гизи, моя мама, Гизина мама и Ваня – он правил лошадью. Серая в яблоках лошадь, по кличке Мальчик, неторопливо трусила впереди телеги в оглоблях под высокой расписной дугой. Дик бежал рядом по дороге. Москва давно уже осталась позади. Вокруг были поля, луга и перелески. Было раннее-раннее утро. Яркое желтое солнце медленно сопровождало нас низко над землей. Солнце было прохладным, небо чистым, ветер еще не появлялся, как часто бывает в такие вот утра. Мы с Гизи сидим впереди, рядом с Ваней. Мы смотрим вперед, как медленно разворачивается впереди земля, отходя в стороны, а в середине виляет по холмам ухабистая дорога. Наши мамы сидят сзади, им не надо смотреть вперед, потому что они в своей жизни уже много раз смотрели вперед, им, наверное, это уже надоело, и они смотрят назад, где горизонт смыкается и все уходит в него, опять становясь маленьким. Они и в разговорах смотрят назад, наши мамы, они любят говорить о прошлом, они любят смотреть в горизонт минувшего, где все такое же маленькое, как и впереди, но знакомое. И дорогое. Потому что оно уже было. Вот они и любят об этом поговорить. Особенно о нас, детях. Мы там очень маленькие, в этом горизонте минувшего, мне мама рассказывала, мы там такие малюсенькие и смешные. Мы там грудные, я и Гизи. И мамы любят вспоминать о том, как мы родились, и пили молоко, и росли. Мы-то сами этого не помним. Для нас горизонта минувшего почти нет, он у нас куцый, наш горизонт минувшего, и бедный. А у наших мам он большой и глубокий, в нем много интересного, потому что они много жили и много видели.
Зато мы с Гизи любим горизонт будущего! Он у нас больше, чем у наших мам, потому что мы моложе. Там все загадочное, в нашем горизонте, все полно ожидания, все новое. Вот как сейчас.Впереди все слилось в один зеленовато-голубой фон, туманный и нежный, как акварельный рисунок, где все очертания смазаны кистью. Но вот вы приближаетесь, и фон оживает, дробится, принимает очертания. Голубая полоска в стороне от дороги становится полем льна с желто-голубыми кустиками, они шевелятся, потому что проснулся ветер и дует на них, а островерхие шапки великанов за полем оказываются просто стогами сена на лугу. А пестрые пятна – коровье стадо. Коровы смотрят на нас и жуют, пока мы проезжаем... А вон, видите, серое пятно на дороге? Оно застыло, словно серый камень, но вы приближаетесь, и камень вдруг вскакивает и несется вперед по дороге, поднимая пыль длинными ногами, и вы узнаете зайца! Дик сразу кидается за ним – но куда там: хоть Дик и сильный, а зайца ему не догнать! Зайца никому не догнать – такие у него длинные ноги. Дик возвращается с виноватым видом. Он не понимает, что ничего тут стыдного нет – не догнать зайца, – Дику кажется, что это позор... А там, впереди, еще какие-то темные точки на скошенном поле, темные неподвижные точки, коричневые; они увеличиваются, одна рядом с другой; издали они похожи на ряд маленьких памятников на серых пьедесталах. Мы подъезжаем ближе, и вдруг памятники исчезают! Раз! – и их нет... Как будто они вдруг растворяются в воздухе или проваливаются под землю, в свой серый пьедестал. И они действительно проваливаются, потому что это никакие не памятники – это сурки, живущие под землей. Там у них длинные норы, говорит Ваня, вот они туда и проваливаются. Дик их тоже заметил, он, конечно, сразу бежит туда и начинает копать землю там, где эти сурки провалились. Он копает долго и постепенно отстает, сам превращается в серую точку, потом опять догоняет нас, запыхавшись, высунув язык, и морда у него вся перепачкана землей. И опять у него виноватые глаза... Что поделаешь! Мир полон загадок, он не так-то прост! Этот мир доставляет Дику много хлопот. Потому что Дик доверчив и наивен. Как всякий горожанин, попадающий за город. Ведь он первый раз едет на дачу. И Гизи первый раз. Я-то не первый. Потому я смотрю на все более спокойно. Хотя мне тоже интересно.Гизи поражают эти просторы, эти бескрайние поля и леса, эти ручьи и овраги! Этот горизонт! Это огромное небо! Я чувствую себя хозяином всего этого и немножко воображаю. Это ведь все мое – это моя родина. И Ванина родина, и мамина. А для Гизи это чужая, незнакомая страна.– Я сейчас буду править лошадью! Jetzt werde ich das Pferd lenken! – говорю я важно.– Kannst du denn das? – спрашивает Гизи.«Могу ли я!» – спрашивает она. Конечно, могу! Я – да не могу! Это же моя родина, я тут все могу!Ваня дает мне вожжи. Он дает их мне просто так, как будто я всю жизнь только и делал, что правил лошадьми. Молодец Ваня! Он меня понимает. Он подмигивает мне, кивая на Гизи.– Вези невесту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82