Но тут возникает одна трудность: углекопы Питманго не объединены ни в какую организацию и потому, пожалуй, не имеют права подать такой иск. Если же им разрешат его подать, а они в суде проиграют – в чем, кстати, мистер Карнеги не сомневался, – их могут оштрафовать за неоправданные претензии и заставить оплатить судебные издержки; в итоге же они навлекут на свою голову еще и гнев лорда Файфа.Единственное, что мог бы посоветовать им мистер Карнеги, – это выступить публично, устроить нечто вроде коллективной демонстрации, которая привлекла бы внимание внешнего мира и заставила бы семейство Тошманго отказаться от своих притязаний на эту землю, тем более что они давно ею не пользуются, – А как именно вы советовали бы нам выступить, сэр? – спросил Уолтер Боун.Юрист с усмешкой, но не без удивления посмотрел на них.– Вы что же, хотите, чтобы я посоветовал вам восстать? – заметил он и взял с них два фунта за столь ценную консультацию.
Они намеревались пройти дальше до домика на Унылой улице номер 4, где родился и вырос другой Карнеги – сам великий Эндрью, Эндрью Карнеги (1835–1919) – американский промышленник, отошедший в 1901 году от дел и занявшийся филантропией, шотландец по происхождению. Он создал несколько фондов для открытия публичных библиотек и культурных институтов.

но теперь даже не вспомнили об этой маленькой экскурсии. Выйдя от юриста, они зашагали назад в Питманго, до которого было 14 миль. Не одну милю прошли они молча – ни у кого не было желания говорить.– Значит, они и закон выворачивают наизнанку, чтоб и дальше творить беззаконие, – произнес наконец Уолтер Боун.– А мы ни черта не можем поделать.– Поосторожней в выражениях, приятель. Сегодня ведь праздник.– Извините, ребята, – сказал углекоп.Последние слова адвоката прочно засели у всех в голове, ибо выход из положения оставался один. Восстать… Иными словами: совершить некую акцию, сделать такой серьезный шаг, о каком в Питманго никто никогда еще не помышлял. Это была смелая мысль, и мистер Боун отдавал себе отчет в том, к чему она приведет. Чтобы добиться элементарной справедливости, придется ему стать революционером. И, как это с ним частенько бывало, он тотчас с предельной ясностью выразил эту мысль:– Если надо стать революционером, чтоб спасти нашу пустошь, то я им стану.Этому никто бы не поверил еще три недели тому назад.На митинге, который созвали за Тошманговской террасой, в саду Белой Горлицы – подальше от поселка и от чиновников компании, – Уолтер Боун отчитался перед теми, кто дал деньги на защиту пустоши. По окончании его речи всем стало ясно, что надо делать.– Значит, вот что, – крикнул какой-то углекоп: – Давай вали этот чертов забор!– Значит, мы должны занять пустошь в первый же день, как только они попытаются начать там работу. У нас есть кирки, и пользоваться ими мы умеем. Пусть попробуют выбить нас оттуда.И пошло: пусть присылают королевскую гвардию, вызывают карательные отряды – углекопы не сдвинутся с места, весь мир узнает о том, что тут творится. И даже если они проиграют, то сначала крепко повоюют за пустошь. Это они могут обещать.Но в эту пору они еще не знали того, о чем мог бы рассказать им мистер Селкёрк, если бы они спросили его. Когда закипает котел революции, надо, чтоб мешал в нем ложкой революционер. А мистер Боун не очень подходил для этого. Кроме того, существовал еще фактор времени. Забор поставили, а больше ничего не происходило.Ничего.Забор стоял черной стеной, а потом, – как это бывает каждые пять или шесть лет – вдруг грянула ранняя зима: дохнуло холодом с севера, и холод этот застрял в долине. Зима наступала почти на два месяца раньше срока и не желала уходить – порой начинало теплеть, появлялась надежда, что ошибка природы будет исправлена, но тут же с севера снова налетал холодный ветер. Трава на пустоши вскоре пожухла и заиндевела под холодным ветром – длинные тоненькие зеленые травинки стояли дыбом, а в октябре уже выпал снег и накрыл пустошь. Потеря ее стала ощущаться куда меньше, потому что, когда о о ней гулял ветер, дорога в Верхний поселок превращалась в пытку.За зиму люди привыкли к забору, и в этом была вся беда. Он вошел в их жизнь. Те, кто жил в Нижнем поселке, даже обнаружили, что забор сдерживает силу ветра, гуляющего по Спортивному полю. Ну, а потом вставал, конечно, вопрос о будущем. Что, если, частенько говорили старики, какие-то из шахт выработаются? Тогда новая шахта даст дополнительный уголь и дополнительные возможности для работы. Без футбола и регби можно обойтись, это не такая уж высокая цена за то, чтоб на столе у тебя всегда были и хлеб и соль.Словом, на людей снизошло примирительное настроение, и мысль о восстании начала улетучиваться у них из головы. Немалую роль в этом сыграло появление травы. Когда она со временем появилась, у жителей Питманго возникла почти мистическая уверенность в том, что все в порядке. Раз никто не покушается на траву, значит, и на пустошь не покушаются. Идея бунта почила под покровом сначала снега, потом зеленой травы.Только Сэм, казалось, никак не мог примириться с забором. Он впал в такое беспросветное уныние, что это начало беспокоить его родных. Он приходил домой из шахты, мылся, пил чай, но, когда кто-нибудь обращался к нему, он словно бы и не слышал, а если и слышал, то не имел ни малейшего желания отвечать. Через некоторое время люди вообще перестали с ним разговаривать, и, казалось, это устраивало его не меньше, чем их. Он сидел у себя в комнате и смотрел в стенку и время от времени издавал какие-то странные восклицания – точно угрожал кому-то, как сказал Эндрью отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166