Это не роскошь, это наследственная, древняя жажда мяса, рождающаяся где-то в недрах естества. Каждый шотландец, пока горы и пустоши Шотландии будут населены оленями, имеет право съесть по крайней мере одну косулю в своей жизни. Иначе, зачем же бог повелел ему родиться в Шотландии и где же она, справедливость, когда столько мяса бродит по шотландской траве?«Нет, эта работа не для „мужчины, – подумал Гиллон. – Эта работа не для человека вообще“. Он поднял свою корзину и вытряхнул из нее уголь – пыль, словно черный шлейф смерти, протянулась по воздуху. Они, конечно, это сразу увидели, угольные стервятники, питавшиеся на отвале, и бросились к нему, скользя по камням, точно крабы в выемке, образованной приливом.Он ринулся вниз. Теперь он знал, что делать; и то, что он это знал, то, что у него снова появилась цель в жизни, преисполнило его радости.Нет, у Камеронов не будет Трескового рождества. Пусть все эти жалкие ублюдки там, внизу, жрут свою треску и своих скатов, Камероны отметят рождество, как от начала времен повелось отмечать зимний праздник в шотландских семьях: они отметят его ляжкой оленя – горячая, тяжелая, сочная, она будет дымиться на доске посреди их стола.Он пробежал немного вниз и остановился где-то на полпути, понимая, что лжет самому себе, – остановился футах в двухстах или трехстах от основания, на изрядном расстоянии и от этих мусорщиков, подбиравших его уголь, и от тех, кто копошился внизу, на улицах поселка. Лгун… Именно так назвала его когда-то жена. Великий шотландский романтик – красивое слово для обозначения человека, который, точно ребенок, намеренно обманывает себя. Не может он заняться браконьерством: не выследить ему оленя, не подстрелить его, не ободрать.Теперь он пожалел, что выбросил уголь. Это был жест в духе всего остального – поступок чванливого романтика. Вытряхнуть уголь, бросить его на ветер, подарить бедным людишкам. Как будто его собственный дом не застыл от холода, как будто его собственная семья не голодала.Солнце, скрывавшееся за облаками большую часть дня. внезапно прорвало их, и там, на севере, Лох-Ливен, дотоле свинцово-серый, вдруг стал ярко-синим среди окружавших его снегов. Глядя на воды озера, Гиллон понял, какой он дурак.Пока он в мечтах гнался по горам за оленем, озеро-то лежало тут, рядом, оно простиралось перед ним, а ведь все, что он по-настоящему умел делать, было связано как раз с водой – он умел найти и забить лосося.Рыба-король: с ней связано еще одно неотъемлемое право шотландцев – право хотя бы раз в жизни иметь у себя на столе полноценного увесистого лосося. Пусть они жрут свою соленую треску и своих вяленых скатов – у Камеронов на столе будет лосось, если Гиллон не сядет в тюрьму или не погибнет при попытке поймать рыбу.Гиллон знал, где ее искать – декабрьскую рыбу, позднюю, последних пришельцев из открытого моря. Зимнего лосося.Сегодня утром они уже наверняка проплыли соленые воды Фёрт-оф-Тейя и двинулись вниз по Тейю к пресным водам Эрна, а из Эр на по маленькому притоку, названия которого он не помнил, – вверх по бурным, питаемым ледниками водам, через темные лощины в Ливенских горах, через сотни заводей, которые попадутся им на пути и где они смогут отдохнуть, – все выше, в то самое озеро, на которое он сейчас смотрит. Сердце у Гиллона захолонуло от одной этой смелой мысли.Никто в семье ничего не должен знать – это он твердо решил. Он пойдет и добудет рыбину и, может быть, последний раз в жизни сыграет свою роль кормильца семьи. Пусть Мэгги печется о своем опционе, а Эндрью – об аренде их дома; пусть остальные его сыновья рубят уголь, но в этом году – черном году – именно он принесет им на стол рождественский ужин. 23 Гиллону предстояло совершить один обряд, если он хотел попытать счастья и осуществить то, что задумал: ему предстояло избавиться от всего, что напоминало бы о его принадлежности к углекопам, очиститься, изгнать уголь из своих мыслей и тела, потому что углекопа в краю лосося сразу сочтут браконьером, даже если он ничего не поймал. Гиллон отправился вниз и попросил у мистера Селкёрка разрешения воспользоваться его бадьей.– Как это может быть: виновен, раз не доказано обратное? – возмутился библиотекарь, выслушав рассказ Гиллона, который прел воду.– Так уж у них заведено.– Ах, как жаль, что Карл Маркс об этом не знал! Неплохую главу он бы мог написать! Бог ты мой, даже рыбой, всеобщим достоянием, и той распоряжается знать.Гиллон купил в Обираловке щетку и пемзу, чтобы оттереть следы угля изо всех складок и впадин своего тела. На это уйдет не меньше двух, а то и трех бадей. Вода з первой бадье сразу покрылась черной пеной – так пленкой затягивает остывающий суп. Отчаянно скребя тело щеткой, Гиллон рассказывал о том, как обстоит дело на лососевых реках.Главную роль – с этим согласился бы и Маркс – играют тут деньга. В Шотландии – и только в ней, насколько известно Гиллону, – право собственности на реки, где водится лосось, и, следовательно, на самих лососей принадлежит Короне, и Корона отдает эти реки в аренду знати и всяким привилегированным лицам. Даже те, кто владеет землями вдоль этих рек, не имеют права ловить в них рыбу.Второе обстоятельство несколько более сложное. Оно связано с поведением самой рыбы. Когда лосось попадает из соленого моря в холодную пресную воду, у (него исчезает аппетит. Это затрудняет дело для рыболова-удильщика. Джентльмены со своими двадцатифутовыми бамбуковыми удочками, со своими мухами и наживками иной раз годами не могут поймать ни одной рыбины, хоть и отдают за это по крайней мере несколько сот фунтов.– Вот и хорошо, поделом этим тупоголовым ублюдкам, – сказал Селкёрк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166