Маша задыхалась, пот катился с ее напуганного, побледневшего лица. Она спешила отдышаться и ничего не могла сказать.
— По селу… по селу слухи пошли: старосту в Гнилом хуторе партизаны убили, — наконец выговорила она.
— От кого слышала?
— От старухи. Вон ее третий дом с краю.
— Немцы-то чего взбесились? Построились, побежали куда-то как очумелые.
— Вот старуха и сказала: хутор карать понеслись за старосту.
— Как же они узнали? Мы ведь перехватили посыльного. Связи с хутором нет.
— Бабий телеграф лучше всякой связи работает, — заключил Быков. — Может, на базар кто пришел с хутора.
— Надо торопиться, — не успокаивалась Маша. — Вдруг на наших наткнутся.
— Пошли! — распорядился Ратников. — Как ты у старухи-то очутилась?
— Подошла к ней на базаре: добренькая лицом, как икона, дай, думаю, заговорю. Золотишку показала, поменять, мол, бабушка, на продукты. Она, знать, понимает толк — тут же свернула все и увела меня к себе.
— А лекарь? — спросил Быков. — Был лекарь с медикаментами?
— Нет, не был. Вчерась арестовали. Старушка сказала, будто с партизанами был связан.
— Ишь, бойкое какое местечко! — удовлетворенно произнес Быков. — Скажи-ка, староста, аптекарь… Нет, это не случайность: что-то в этом есть, какая-то связь…
— Ну, бабушка, хитрю я, — продолжала Маша, на ходу развязывая зубами небольшой мешок, — какие же тут партизаны? Сплетни одни. И про старосту сплетни небось? Нет, сердится, здесь недалеко с неделю назад пароход германский потопили.
— И что же? — нетерпеливо спросил Быков.
— Наши моряки, говорит. Кто жив остался, выплыли и ушли в партизаны. — Быков с Ратниковым переглянулись. — А кто их видел, спрашиваю. Да нешто увидишь в лесу-то, отвечает. Будто аптекарь только один и видел, говорят. Ну, за это вчера его схватили… — Маша наконец развязала мешок. — Вот, посмотрите, что я наменяла. Сальца, яичек десяток, хлеба два каравая, картошки молоденькой. А лекарства нету. Отвар вот есть зато, на лесных травах настоянный.
— Что за отвар? — Что-то тревожное и вместе с тем обнадеживающее угадывал Ратников за Машиными словами. Значит, все-таки не одни, кто-то здесь есть из своих, действует. Но как с ними связаться?
— Старушка добрая. Я сказала, что братик мой меньшой обжегся сильно, вот она и дала. Как рукой, говорит, снимет. И юбку сатиновую еще дала: с лица-то, мол, красна, а с одежки — боса, негоже, носи.
— Что о фронте говорят? — Быков забрал у нее мешок, закинул за спину. — Не слыхала?
— Плохо говорят, — вздохнула Маша. — Да и чего скажешь: ни радио, ни газет. Что слышат от немцев, то и говорят.
— А все-таки?
— Даже подумать боязно: Москву, мол, скоро возьмут.
— Ох, трепачи! — Быков даже присвистнул от изумления. — Ну, народ! Да им до нее — семь верст до небес, и все лесом!
Он явно приободрился, повеселел, услышав от Маши, что и здесь люди знают о потопленном немецком транспорте. Ну а насчет того, что уцелевшие моряки в партизаны ушли, — добрая выдумка, конечно. Просто людям, живущим под немцами, хочется, чтобы так было на самом деле. И все-таки он полагал, что не пустые слухи идут о партизанах-моряках: все больше появлялось у него уверенности в том, что часть ребят прорвались у Волчьей балки и выходят теперь из окружения. Не все же до единого полегли… Как бы встретиться с ними? А то уйдут на восток — ищи ветра в поле. Конечно, уйдут — что им здесь торчать? Так, небось пошумели мимоходом.
Прошли уже больше половины пути. Часов ни у кого не было — время определяли по солнышку. А оно стало уже скатываться потихоньку с полуденной макушки, пронзая [раскаленными лучами светлый и чистый сосновый лес, пропитанный запахами хвои и теплой травы.
— Как придем, отваром Аполлонову лицо протру, — сказала Маша. — Самогонки бабушка немного налила — рану промыть надо, перевязать. Боюсь я крови, товарищ командир.
— Кто же ее не боится, — ответил задумчиво Ратников. — Ее и надо бояться…
Всю дорогу он не переставал думать о создавшемся положении. Надо немедленно менять стоянку, уходить глубже в леса. Немцы, конечно, кинутся искать пропавшего солдата. Каратели вот пошли на хутор. Кто же им сообщил об убийстве старосты? У Ратникова появилась даже дерзкая мысль — захватить немецкий сторожевой катер, который базировался где-то за водохранилищем. Но он понимал, что это совсем сумасбродная мысль, и тут же отмахнулся от нее. Главное сейчас — связаться с партизанами. Он теперь почти не сомневался в том, что они действуют в этих местах, и, быть может, совсем недалеко, возможно рядом даже… А Маше он сказал:
— Ничего, перевяжешь. Ты вон к немцам в гости ходила и то не струсила.
— Сердце чуть не оборвалось.
— Не оборвалось же. Стучит. — Ратников одобрительно посмотрел на нее. — Страшно, конечно. Но переборола же себя. Зато дело какое сделала!
— Продуктов-то наменяла?
— И продуктов. Но, главное, Маша, ты надежду принесла. Где-то в этих местах действуют наши люди. Разве это не надежда?
— Дай-то господи встретить их, — вздохнула Маша.
— Сами встретим, без господа.
— Жалко Аполлонова. Как же это его? — спросила Маша у Быкова.
— Это когда пароход топили, о котором тебе старуха говорила. Наша работа! — не без гордости сказал Быков. — Аполлонов едва из рубки выбрался — дверь заклинило. Катер горит, немцы из орудий расстреливают нас, вторая торпеда вот-вот рванет. Ну, мы с Аполлоновым — лицо ему уже обожгло — командира на воду и поплыли. Чуть с ума не сошел Аполлонов: все ему чудились Татьяна Ивановна с Ульянкой — будто стоят на воде и зовут…
— А кто они?
— Жена и дочка командира тральщика. С нами в базу шли. Вот они Аполлонову и чудились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47