Я ведь…
— Перестань, — присел рядом Быков. — На исповеди, что ли. А ты что, бросил бы?
— Не знаю… — Шкипер покачал головой.
— Сашка! — вне себя воскликнула Маша. — С ума сошел!
— Сейчас нет, а прежде… Бросьте меня, не могу.
— Не морочь голову, — рассердился Быков. — Поешь лучше.
— Этот немец, сука… Топор где? Рядом положи.
— Здесь топор, здесь, — успокоил Ратников.
— А вы, как святые… на себе волокли. Да если бы теперь…
«Значит, точно он хотел меня кокнуть в шлюпке, — подумал Ратников. — Вот стерва рыжая, темная душонка». Но, как ни странно, сейчас вместо озлобления он вдруг почувствовал, как отлегло у него от сердца после этих слов шкипера. Словно тот стал наконец таким, каким Ратникову хотелось видеть и знать его прежде, и он подумал еще, что и Быкову, и особенно Маше тоже должно стать теперь легче и свободнее. Только слишком поздно такое приходит.
Шкипер совсем пришел в себя. Мокрое тряпье на нем парило под солнечным теплом. Маша разбросала его, развесила на кустах. Напоила шкипера, и он даже немного поел, молча, осмысленно наблюдая, как Ратников и Быков собираются в дорогу, проверяют автоматы.
— Дожидайтесь нас здесь, — сказал Ратников Маше. — Что бы ни случилось, мы придем за вами. Мы вернемся. Ты поняла, Маша? — Последнее он сказал скорее для успокоения, потому что и так было ясно: куда же она денется с умирающим шкипером? Но его тревожило другое: немцы обязательно начнут облаву, может, уже и начали, могут наткнуться на Машу и шкипера — тогда конец. Сами они с Быковым кое-чего еще стоят, просто так не дадутся, а вот ребятам деться некуда. Оставалось надеяться на счастливую случайность: может, все-таки не найдут? Но тут уж, Ратников знал, себя хочется обмануть, а это никуда не годится. Правда, была и еще одна надежда: на хуторе они устроят шумиху — немцы туда кинутся. Тогда надо уходить к селу, дать там короткий бой и быстро уйти. Что будет дальше, он и сам пока не представлял. Только сказал не очень уверенно: — Если, случаем, наши из леса подойдут на шумок, уходите с ними. Мы догоним…
— А есть такие? — безнадежно спросил шкипер.
— Должны быть. Услышат бой, вылезут из своих берлог.
— Поработали вы вчера с Быковым, вижу, — сказал шкипер. — Оставь автомат. Вам и трех хватит.
— Лежи спокойно, — нагнулся Ратников, видя, как тот пытается приподнять голову.
— На всякий случай оставь, старшой. Прислони спиной к сосне, лежать не могу.
Его осторожно подтащили к дереву, устроили поудобнее, полулежа, подложив под голову и спину набитый свежей, пахучей травой мешок. Ратников положил рядом, под руку ему, автомат и ободряюще кивнул:
— Порядок, все будет как надо.
— За корешков своих погибших расплачиваешься? — спросил шкипер, нащупав автомат.
— Пришла пора, Сашка.
— А я вот… все, кранты.
— Вытянешь, держись.
Почему-то Ратников вдруг почувствовал неладное, тревогой обдало сердце, щемящая тоска подкатила под самое горло, но он все же сумел улыбнуться Маше, и она ответила ему тоже улыбкой. Легонько, ласково тронул ее на прощание за плечо.
— Ну, мы пошли. — Кивнул шкиперу: — Сашка, береги ее, слышишь?
Тот согласно прикрыл глаза: слышу.
Отыскать хутор оказалось не просто. Ратников и Быков долго плутали по лесу, останавливались, прислушивались, пытались уловить запахи жилья. Даже выходили к побережью, значительно западнее прежней своей стоянки. Но все точно вымерло в округе. И только уже за полдень набрели на большое картофельное поле, которое распахнулось перед ними, когда вышли на опушку леса. С самого края картофель был подкопан, валялась вырванная ботва, мелкие клубни.
Солнце опять пекло по-летнему, даже не верилось, что ночью прошел холодный ливень и пришлось так дрожать под навесом. На дальней стороне поле сразу примыкало к лесу, вроде обрывалось — похоже, отсекалось оврагом или неказистой лесной речушкой. И в самом деле, когда Ратников и Быков обогнули поле лесной обочиной, перед ними открылся длинный глухой овраг, заросший непролазным кустарником и крапивой. Там, на дальнем конце его, в широком раскрыве, они и увидели хутор — десятка полтора дворов, стоявших без всякого порядка, вразброс. Какие-то люди — отсюда и не разглядеть — сновали возле домов, перебегали, сбивались кучками, и в этом торопливом, беспорядочном движении угадывалась какая-то встревоженность.
— Что-то там происходит, — сказал Ратников. — Давай оврагом.
Дремучий был овраг, непролазный, сыростью и гнилью несло снизу, как из зацветшего старого колодца, и, пока они добрались до другого края, прошло, должно быть, не менее получаса. Отсюда до хутора оставалось метров двести. Через скошенное поле хорошо было видно, что там происходит. Десятка полтора немецких солдат сгоняли людей к ближнему дому, стоял какой-то переполох, но что же случилось, понять все-таки было нельзя.
— Эх, самое время подобраться и ударить! — сказал Быков. — Такой тарарам стоит, ни черта не разберешь. Под шумок и чесануть, а?
— Зачем же людей сгоняют?
— На торжественный митинг! — сдерживаясь, зло ответил Быков. — Вишь, сколько фрицев? Из села подкинули. Выходит, нужда есть.
— Место открытое. Полем придется ползти. А отсюда опасно бить: своих заденешь.
— Давай, старшой. Момент — лучше не придумаешь. Поздно будет!
Горячность Быкова передалась и Ратникову, он и сам видел: момент действительно подходящий.
— Отходить придется тогда сюда, к оврагу.
— Не придется, старшой. Пошли!
Они уж поднялись было из зарослей, как кусты левее, метрах в двадцати, вдруг ожили и над ними показалось бородатое лицо старика. Он повертел головой, настороженно осматриваясь, из-под ладони глянул в сторону хутора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47