— Тебе-то что за забота? — огрызнулся тот.
— Может, привет будет кому послать.
— С того света пошлешь, земеля, — хохотнул шкипер, довольный своей шуткой.
— С этого хотелось бы поспеть.
— Хотела одна дева… Проваливай, проваливай! Понял Ратников: разговор этот Тихон для него затеял, чтобы знал хоть самую малость — куда баржа пойдет, если шкипер вдруг скажет. Да нет, не на такого, видать, наскочил. Но все же Ратникову стало свободнее, отлегло от души: значит, на Тихона можно положиться.
Солнце уже подбиралось к полудню, пекло голову, даже мешки накалились, вода у причала не давала никакой прохлады. Тень передвинулась от сходни под самый борт, сманив за собой разомлевших конвоиров; они сидели на бревне, оживленно говорили о чем-то, утираясь большими платками.
Обогнув небольшую косу с мигалкой на выступе, в порт вошел приземистый буксир с густо засуриченными бортами. Он тащил за собой точно такую же баржу, какая стояла под погрузкой. Баржа была пустая — ватерлиния высоко над водой поднята. Буксир развернулся, точно примеривался, как поудобнее подойти к причалу, и оттуда долетел хрипловатый голос:
— Сашка, скоро галошу свою загрузишь? Кончай резину тянуть! Другую пора ставить!
— Через полчаса, Семеныч, трос приму! — крикнул шкипер в ответ, утонув бородой в ладонях. — Как сходили?
— Порядок! Так жми на педали!
— Давай, мазурики, давай! — засуетился еще больше шкипер, подгоняя пленных. — Слыхали голос пророка? То-то!
Значит, смекнул Ратников, эту баржу сейчас отведут от причала, поставят сюда другую. Судя по всему, сразу же начнут загружать. Строить, пересчитывать пленных не будут — некогда. Вот он — момент! Только спокойней, спокойней, чисто все надо сделать.
Он подошел к заднему борту машины, на какой-то миг опередив Тихона, перехватил взглядом его взгляд, взвалил на спину мешок. Поднялся по сходне, чувствуя, что Тихон идет следом, сбросил мешок в трюм и оглянулся. Шкипер курил с конвоирами, над бортом торчал лишь его рыжий затылок. Тогда Ратников мигом растащил мешки. Уже лежа в освободившемся проеме, Вновь взглянул Тихону в глаза, снизу вверх: «Давай!»
Тихон привалил его своим мешком, подтащил еще один — на ноги, другой приткнул к голове, оставив небольшое отверстие для воздуха, сказал чуть слышно: «Бывай» — и ушел.
Погрузка закончилась. Шкипер колебался: укрывать брезентом трюм или не укрывать?
— Да зачем, землячок, — Ратников услышал голос Тихона, — у такого неба дождя нарочно не выпросишь. Куда же, скажи, свой крейсер направляешь?
— Если не заткнешься, долговязый, я тебе рот мукой зашпаклюю, — обозлился шкипер. — Только слово еще… А ну бери на корме брезент, затягивай трюм. Жив-в-а! — И уже весело что есть мочи заорал: — На буксире! Семеныч, готово, заводи трос!
И опять Ратников мысленно поблагодарил Тихона — тот рассчитал точно: скажи он, что мешки надо обязательно накрыть, и шкипер сделал бы наоборот. Такая уж натура в нем угадывалась.
Час спустя буксир с баржей ужо был милях в трех от берега, лег на курс и прибавил ходу. По голосам Ратников определил: кроме шкипера нм барже находится еще немец охранник Курт. Значит, путь предстоит неблизкий, раз послали сопровождающего. Только куда он, этот путь, лежит? И что там ждет Ратникова?
Брезент накалился на солнцепеке, от него парило, как из духовки, хотя между ним и мешками оставалось с полметра пространства. Обливаясь потом, Ратников потихоньку раздвинул мешки, высвободился и осторожно, боясь задеть брезент спиной, пополз ближе к корме, где пробивалась широкая полоса света а откуда слышалось легкое посвистывание. Он увидел плотную спину Курта, стриженный аккуратно затылок, автомат с наброшенным на кнехт ремнем. Ничего не стоит столкнуть этого молодчика за борт, но заорет ведь, зараза. Нет, трогать его пока не стоит.
До вечера Ратников выяснил, что шкипер все время стоит на руле в рубке. Курт иногда ненадолго подменяет его — видимо, у них полный контакт между собой. И все-таки не представлял он, как выпутается из этого положения, пока не заметил, что за кормой баржи тащится на буксире шлюпка. Но весел нет, должно быть у шкипера припрятаны.
Ему все время хотелось пить. Никогда прежде жажда так не одолевала его, и он боялся, что не вынесет этой муки, обнаружит себя. Конечно, у этого рыжего шкипера есть вода, она в рубке или в кубрике. Стоит, наверно, бачок, за ручку кружка на цепочке прицеплена, и капельки сочатся из плохо закрытого краника…
Спустились плотные сумерки, в трюме стояла густая темень. Ратников дождался, когда Курт перешел опять на корму, услышал оттуда легкое его посвистывание и сказал себе: «Пора!» Он на ощупь добрался до конца трюма, разулся и осторожно раздвинул брезент. Первое, что увидел, — обсыпанное звездами глубокое небо и чуть покачивающийся клотиковый огонь на мачте. Сразу же обдало прохладой, запахом моря, слегка закружилась голова.
Курт сидел на прежнем месте. Не торопясь вспыхивал огонек сигареты в темноте. «И не чувствует беды никакой, — отчего-то подумал Ратников. — Что ж, ничего не поделаешь: война. Сами свалку затеяли…» И неслышно выскользнул наверх. Успел заметить: впереди, на буксире, тоже горит клотиковый огонь, но отличительных нет, значит, маскируются, побаиваются. Он и сам не чувствовал, как босыми ногами ступал по палубе — так тихо, привидением подбирался к Курту. Казалось, тот уже должен слышать его дыхание или стук сердца. Неужели не слышит?
Ратников ладонью намертво запечатал ему рот, рванул на себя податливую голову, придавил к палубе затылком…
Сначала он хотел было переодеться в немецкую форму, но потом передумал — мала, должно быть, да и побрезговал, и аккуратно, без единого всплеска, опустил тело за борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47