впрочем, я, кажется, и так уже проклят.
Маррон понимал, что ему грозит то же самое, узнай кто-нибудь о его поступке. Вряд ли сьер Антон будет милосерднее прецептора, узнав, что его оруженосец закрыл глаза на дьявольскую магию.
Так Маррон и поступил, умышленно шагнув под светящийся шар. Мустар дал этому человеку камень, который он называл айяром, и в этом был знак. «Друг моего друга», — подумал Маррон, стараясь понять, что происходит.
Встав на колени у грязной койки, он спросил:
— Мессир, могу я вам чем-нибудь помочь?
Мужчина изогнул рот в подобии улыбки.
— Ты странный монах, фра Маррон, и не только из-за своей одежды. Вряд ли ты подослан инквизиторами, для них это слишком утончённый приём. Можешь дать мне напиться.
— Простите, мессир?
— Вода там. — Он кивнул на кувшин и кубок, стоявшие на расстоянии чуть больше вытянутой руки от койки. Мужчина поднял руку и показал, что она прикована к стене и позвякивающая цепь не даёт ему самому дотянуться до питья.
— Это самая утончённая из пыток, на которые они способны, — не дать мне дотянуться до воды всего на палец.
Должно быть, мозг у него пересох не меньше, чем горло, а слова причиняли боль, но человек все равно говорил. За последние несколько дней ему, наверное, частенько приходилось кричать, но говорить — редко. Маррон налил в кубок воды и протянул этому человеку — однако, посмотрев на его израненные руки, сам поднёс кубок ко рту узника, немного наклонил его и увидел, как быстро и жадно человек начал глотать воду. Когда кубок опустел, Маррон снова наполнил его и ещё раз напоил узника, а потом подолом рубахи вытер капли, пролитые на подбородок и на измождённую грудь.
Бережно стирая увлажнённой тканью с лица человека пятна крови и пота, он спросил:
— Как вас зовут, мессир?
— Э-э нет, никаких вопросов, фра Маррон. Вдруг ты всё-таки шпион? — Голос стал сильнее, но не потерял ни капли яда.
— Нет, мессир, я не шпион. Меня приговорили к изгнанию из Ордена.
— А, вот как? Впрочем, всё равно, не, задавай больше вопросов. Можешь звать меня Йонсоном. Слушай, если я правильно понял, тебе здесь быть не полагается.
— Нет, мессир, я искал другого человека… — И не нашёл ни его, ни его товарищей, и старался сдержать волнение, боялся увидеть Мустара и мальчиков-шарайцев мёртвыми в яме. Но, быть может, они спустились по верёвкам и бежали из замка?
А может, и нет. Тогда Маррон спросил — нет, не из любопытства и желания все знать, а лить для того, чтобы отвлечься от тягостных мыслей и заодно развеять подозрения этого человека, Йонсона:
— Мессир, что у вас с руками?
Йонсон поднял руки, равнодушно посмотрел на них, словно стараясь в точности понять, как вывернуты кисти и пальцы.
— Видишь лиг фра Маррон, умные люди строят себе умные машины. Но эти люди не разбираются в тех, с кем работают. Они думают, будто боль, если она длится достаточно долго, может превозмочь всё что угодно. Они не правы, я им так и сказал, но они мне не поверили, сам видишь.
Маррон видел и поверил без труда. Должно быть, инквизиторы похожи на фра Пиета. Они искренне верят, что ещё немного, ещё денёк — и этот человек не сможет больше молчать. А уж если дело шло о пленнике вроде Йонсона, который не стеснялся кричать… Крик — это слабость, а слабость противника — это твоя победа, пусть не сегодняшняя, но завтрашняя. Заблуждение было жестоким, но ни нередкие неудачи, ни постоянные смерти не могли разубедить инквизиторов.
— Как я могу помочь вам, мессир?
— Уходи. Если тебя обнаружат тут, у инквизиторов появится лишняя жертва. Ты берёшь на душу большой грех, разговаривая со мной. Зараза, которая распространяется, должна быть остановлена любым путём.
Это была правда. Сурайонский колдун медоточивыми речами и тайными заклинаниями мог соблазнить самого благочестивого монаха, а ересь в самом сердце Ордена искупителей уничтожила бы и сам Орден, и все Чужеземье, разъедая его ядом изнутри, словно червь, точащий яблоко. И если бы Маррона заподозрили в том, что он соблазнён, его бы не отпустили живым, будь он ещё монахом или уже изгнанником. Наверное, он избежал бичевания только для того, чтобы встретиться с чем-то гораздо худшим, тут, в холоде, где единственным источником тепла был колдовской свет…
— Может, дать вам ещё воды прежде, чем я уйду? — Маррон рад был бы сделать больше, но не мог.
— Не надо — оставь только кувшин так, чтобы я мог его достать. Тогда будет ясно, куда делась вода. Если повезёт, они решат, что виновата их собственная беспечность.
И обязательно заподозрят, что он не сумел бы ни налить воды из кувшина, ни поднять кубок, как бы близко они ни стояли. Что ж, «люди верят в то, что полегче», — говаривал его дядя. Обычно он говорил так после полуденной службы, когда они возвращались домой, чтобы пообедать перед тем, как снова работать в полях. Тётка при этих словах всякий раз шикала на мужа и опасливо оглядывалась, словно проверяя, нет ли поблизости священника или любопытных соседей.
Маррон поставил кувшин там, где ему было сказано, поднялся на ноги и пошёл к занавешенной двери. Ему хотелось пожелать всего хорошего, но это вышло бы совершенно по-дурацки и бессмысленно. Этот человек, вероятно, должен был вскоре умереть — причём умереть в страшных пытках, — и оба они знали это. Маррон отважился только дать совет.
— Мессир, этот свет, который вы делаете — это ваше колдовство, надругательство над Господом и над Его законом, — вы с ним поосторожнее…
— Я и так осторожен. Ты удивил меня, войдя совершенно бесшумно, фра Маррон. Обычно инквизиторы не столь осторожны, их слышно, хоть штора и приглушает все звуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164