Облаченные в черное, мы добровольно пролили свою звездную кровь, мы втоптали себя в грязь и предали проклятию свои имена. Наша жертва принята, и Огненная свастика отныне и навсегда пылает в ледяной мгле, освещая избранным путь в чертоги Валгаллы .
Будущие герои согреются у наших погребальных костров.
Рыцари в белых одеждах сдвинут камни с наших могил и извлекут Меч — всесокрушающее Оружие Возмездия. Мы оставим им священные руны, которыми они напишут историю. нашей Битвы. Горечь нашего поражения не отравит напитка Бессмертия. У него терпкий вкус Победы и алый цвет
Вернувшегося Бога...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗОВ КРОВИ И ОГНЯ

Германия, Гамбург, август 1998 года
Он отчаянно пытался вспомнить ее имя. Почему-то решил, что нужно выкрикнуть ее имя — и она прекратит пытку. Помнил, что ее имя звучало как песня стеклянного колокольчика, дрожащего от прикосновения теплого ветерка. На секунду видение сада, залитого летними сумерками, возникло в сознании так ясно и ярко, что он почувствовал запах разогревшейся за день земли, аромат цветущих деревьев, разлитый в медленно остывающем воздухе, и услышал протяжный нежный звук — динь-дон-динь...
Он вынырнул из забытья и вновь забился в бурлящем кипятке пытки. Ее пальцы, такие прохладные и нежные вначале, что ему казалось — над кожей порхают крылья бабочек, теперь превратились в раскаленные спицы и беспощадно вонзались в тело, выжигая и разрывая внутренности. Он даже не предполагал, что боль может быть такой.
Он распахнул рот, ему уже было все равно, что кричать, лишь бы кричать, выплескивая из себя боль. Но он не услышал собственного крика. Горло сдавила судорога, легкие выталкивали из себя воздух, но крика не было.
В рот упали горячие капли, жгучие дробинки ударили по языку, огненные струйки скользнули в горло. Он выгнулся, пытаясь сбросить с себя женщину. Но ее тело, такое невесомое и хрупкое вначале, вдруг превратилось в упругое тело пантеры. Она вцепилась ему в плечи, прильнула так плотно, словно хотела расствориться в его размякшем от жара и боли теле. Он почувствовал ее горячее дыхание на своей щеке. Странные, непонятные слова слетали с ее губ, словно бился на злом ветру надтреснутый стеклянный колокольчик...
...Дракон извивался всем телом, пытался сбросить ее с себя. Его влажное, белесое тело выскальзывало из рук, но она знала: стоит лишь на секунду разжать захват — и она рухнет в бездну, раненой птицей пробьет черные облака и будет бесконечно долго лететь навстречу раскаленной земле, так долго, что не выдержит маленькое птичье сердце, взорвется раньше, чем хрупкое тело расплющится о землю.
И она крепче сжала бедра, сцепила руки в замок и прильнула грудью к змеиному скользкому телу, зашептала; слова древнего заклятия, поражающего дракона в самое сердце.
От удара выгнувшегося в дугу тела ее подбросило? вверх, она едва не соскользнула в клокочущую бездну, но каким-то чудом удержалась. А дракон обернулся мужчиной с растрепанной гривой льва. Из распахнутого рта текла красная жижа, бешено вращались расширенные злобой зрачки. У нее осталась ровно секунда, а потом вырвавшееся из львиной пасти пламя сорвет ее со спины дракона, и это будет смерть, нет — хуже смерти.
Она высвободила правую руку, закинула за голову, пальцы нашли головку булавки, рванули, выдергивая вместе с волосами. Она припала к дракону, заглянула в его безумные глаза и вонзила булавку под ухо. Стальное жало вошло легко, как в расплавленный воск. Дракон вздыбился и разом обмяк. Она почувствовала, как его плоть, разрывающая ей внутренности, выстрелила жгучим огнем Вихрь пламени опалил ее изнутри и вырвался наружу вместе с криком...
Они летели вниз сквозь липкую и влажную мглу облаков, навсегда слившись друг с другом. Он — мертвенно выкатив глаза и изрыгая белые хлопья, она — улыбаясь тихой улыбкой и счастливо закрыв глаза. Она знала, что от огненного семени погибшего дракона родится белокурый мальчик с глазами холодными, как сталь клинка. Пройдет тридцать лунных лет, и мир содрогнется от топота несметной конницы, волной прокатившейся с востока на закат, и народы падут ниц перед новым Воителем Вселенной...
Мулатка в окне устала демонстрировать себя, уселась верхом на стул, запустила пальцы в сноп мелких кудряшек на голове и пустыми глазами уставилась в оконное стекло.
На какое-то мгновенье на ее лице отразилось отчаянье, глухое и тяжкое, как у всякого, добывающего кусок хлеба каторжным трудом. Но мимо по тротуару шли потенциальные клиенты, а мулатка была профессионалкой, и она заставила себя улыбнуться. С кошачьей грацией принялась поправлять на себе одежду, состоящую из полупрозрачной юбочки и широких подтяжек. И то и другое было кричащего канареечного цвета, резко контрастирующего с ее шоколадным телом. Со стула, впрочем, не встала, очевидно решив экономить силы. Вечер только начинался, и прохожие еще не разогрелись до нужного градуса.
Иоганн Блюм бесстрастным взглядом следил за стараниями мулатки.
«Работай, девочка, работай! Всем наплевать, что ты думаешь о себе самой и о своей работе. Думаешь, мне нравится стоять на ветру? Или меня порой не тошнит от себя самого? О, кто бы знал! Наши клиенты рассчитывают получить за свои деньги первоклассный товар, а не ранимую душу. Уж ты-то знаешь. И я знаю. Поэтому и терплю», — думал он, переминаясь с ноги на ногу.
С возрастом ноги у него стали все больше отекать. Порой так, что с трудом удавалось снять туфли. И еще время от времени «стреляли» почки. Их Иоганн застудил в первый же год работы в полиции.
Он посмотрел на свое отражение в стекле. Солидный мужчина, немного отечное лицо, плащ пузырится на животе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163