Коротконогая, утяжеляющаяся от плеч к низу фигура Черкасова замерла на самом краю котлована. Ветер трепал кремовую форме иную рубашку, шлепал черными клешами. А голову венчала таких размеров фуражка, что со спины были видны только кончики погон. Эта модель фуражки звалась «аэродром для мух», шилась по спецлекалу, попирающему все нормы устава, и полагалась только высшему офицерскому составу. Стоял Черкасов в позе Наполеона на Поклонной горе, только у ног генерала простиралась не покоренная Москва, а котлован будущей дачи.
— Игнат Петрович, прибыл по вашему распоряжению, — тихо доложил Елисеев, подойдя сзади. Годы совместной службы давали право на полуофициальный тон.
— А, Федя! — отозвался Черкасов и вернулся к наблюдению за голыми по пояс солдатами, копошащимися в котловане.
Дно котлована представляло собой кашу из грязи. Бойцы вязли в ней по колено, но с каким-то непонятным упорством продолжали черпать лопатами и ляпать на носилки бурую жижу.
— Чем порадуешь, Федя? — спросил он после минутной паузы.
— Ситуация сложная и продолжает развиваться. Поэтому у меня только предварительные выводы, — начал Елисеев.
— А окончательными бывают только диагноз и приговор, Федя, -хмыкнул Черкасов. -Ты говори, я слушаю.
Поворачиваться он не стал, и Елисееву пришлось встать рядом в полушаге от края котлована.
— Новость неприятная. Дело принял к производству Злобин. Вы его знаете, мужик крутой и въедливый. Я его прощупал на предмет закрытия дела, но, судя по всему, Злобин что-то унюхал и встал в стойку Он уже зацепился за наружку, которая застряла на Верхнеозерной в момент смерти Гусева. Требует оперов к себе на допрос.
— Допустим, он установит, что хвост вел Гусева,-что нам с того? — равнодушно спросил Черкасов.
— Игнат Петрович, наружку за Гусевым пустили мы. Правда, по запросу из Москвы, — на всякий случай уточнил Елисеев.
— Милый мой, Москва за все спрашивает, но ни за что не отвечает, — глубокомысленно изрек Черкасов. — А отвечать нам. Первый же вопрос, который нам зададут, будет касаться разговора Гусева с комендантом. Гусев назвал кодовое слово «водонепроницаемый». Кто ему его передал, спросят у нас. У тебя готов ответ, Федя?
— Выясняем, — тяжело выдохнул Елисеев. — Круг лиц, кому был доверен код, мы знаем. Сейчас активно всех прокачиваем.
— А наружка топала за Гусевым с первого дня. И ни одного контакта с местными военными не засекла. Вывод, Федя?
— Он же профессионал! Наверняка прибыл с группой.
— Ге-ни-аль-но, — по слогам прогнусавил Черкасов. — Получается, заявляется к нам генерал-майор разведки с подложным документом и собственной оперативно-агентурной группой. Мы его пасем, и прямо у нас на руках он помирает. Чем попахивает?
Вокруг пахло растревоженным болотом и стройкой, но Елисеев понял, что шеф имеет в виду нечто другое.
— Дерьмом это попахивает, -подтвердил его догадку Черкасов. — Первосортным московским дерьмом!
— Злобин, кстати, предполагает, что скоро к нам нагрянет бригада из Москвы, — вставил Елисеев. — Поэтому и решил копать на три метра.
Черкасов кивнул, отчего фуражка величественно качнулась.
— Ты же сам сказал, что Злоба въедливый мужик. А от себя добавлю — нюх у него звериный. Он сразу понял, что такие, как Гусев, просто так не умирают. Нет у них привилегии умереть тихой смертью от естественных причин.
— Может, пока не поздно, передать дело в военную прокуратуру? — подсказал Елисеев.
Черкасов покосился на него из-под отливающего антрацитом козырька. Глазки у шефа были голубоватые, со старческими прожилками, но взгляд оставался острым. Елисееву показалось, что на него зыркнул стервятник, скосив бесстрастно-холодный глаз. Козырек фуражки сразу же напомнил твердый, как сталь, клюв хищника.
— А что ты дергаешься, Федя? — с неприкрытым подозрением спросил Черкасов.
— Ну, я... Нас подставили, ежу понятно! Не знаю, чем и кому не угодил Гусев в Москве, но убрать его решили на чужой территории, подальше от Арбата.
— Умный ты, Федя, а один хрен — дурак, — поставил диагноз Черкасов. — Бери пример с меня. Знаю больше твоего, а спокоен, как удав. Нас же последить за Гусевым попросили, а не мочить его. Захотят московские подтереть за собой сами, пришлют сюда бригаду. Сочтут нужным, сделают это руками того же Злобы.
— Злоба не тот мужик... - начал Елисеев.
— Да брось ты. -Черкасов небрежно махнул рукой. — Москва прикажет — языком вылижет. С ним и разговаривать не будут, отзвонят кому надо, и дело закроется за один день.
— На месте диагностировали инфаркт, — напомнил Елисеев. — Сегодня судмедэксперт закончит вскрытие. Если причина смерти подтвердится, то дело умрет само по себе.
Черкасов презрительно хмыкнул.
— Федя, ты неисправим! Хорошо, что я с тобой до Москвы не добрался. Там думать нужно по-московски, а ты как был валенком сибирским, таким и остался. В столице стенка на стенку идет, стая стаю жрет, тем и живут. Допустим, Гусева кто-то заказал. Что из этого следует? А следует то, что непременно есть кто-то, кому эта смерть была невыгодной. И эти люди протоколом вскрытия просто подотрутся и заставят копать дальше. Только меня это не волнует, потому что руки мои чисты. — Он сцепил за спиной руки, выкатив вперед авторитетный живот.
— Ничего не пойму, сплошные интриги! — Елисеев достал сигарету, закрывшись плечом от ветра, прикурил.
— Покури, покури, Федя, — разрешил Черкасов. — А я тебе лекцию по военной истории прочту.
Елисеев изобразил на лице крайнюю степень уважительного внимания. Так в детстве выслушивал нудные воспоминания деда.
— Дело маршала Тухачевского помнишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163