Он висел над секретером. Все дни, предшествовавшие сегодняшнему, были перечеркнуты красным карандашом. Я помню, как в детстве говорила Харри о том, что всегда представляла Кортеса танцовщиком в стиле фламенко в обтягивающих ноги красных брюках. Но то, что забавляло меня тогда, сейчас вовсе не казалось смешным. Совсем наоборот.
Это была его комната. Даже при открытых окнах здесь ощущался лакричный запах спиртного. Я увидела возле кровати пустую бутылку «перно» и два бокала. Обе подушки были смятыми, использованными. Несомненно, кто-то пил с Харри перед моим приездом. Но кто? Девушка, которую он подцепил в Аликанте? Или Том?
Чувствуя себя детективом-любителем, я поискала на обоих бокалах следы губной помады, но их там не было. Это ни о чем не говорило. После секса на губах женщины обычно не остается косметики. А если прошлой ночью (и, возможно, сегодня утром) в постели Харри была женщина, почему я решила, что он вступил в случайную связь? Что, если мой брат поддерживает с кем-то серьезные отношения в течение шести последних месяцев, пока я храню ему дурацкую верность?
От этой мысли мне стало не по себе. Я потушила свет и вышла на цыпочках из комнаты, сожалея о том, что заглянула туда. Я постаралась заставить себя не беспокоиться, не делать скоропалительных выводов, но отсутствие Харри в аэропорту, смущение, с которым он встретил меня, а теперь и красноречивое состояние его комнаты – все это в совокупности отнюдь не указывало на то, что он обрадовался моему приезду. Я почему-то вспомнила, какие определения нам с Харри дала мать перед своей смертью:
"Сын-развратник и дочь-шлюха."
Даже умирая, она старалась оттолкнуть нас друг от друга. Что бы она подумала, увидев сейчас меня и Харри? Испытала ли бы она горькое разочарование из-за тщетности её усилий? Или поняла бы, что хотя мы наконец были вместе, она все же сумела гротескно отомстить нам?
Я не хотела, чтобы она добилась успеха. Мы с Харри будем счастливы, твердо обещала я себе, отталкивая от себя мысли о том, как привлекателен Том с его выгоревшими на солнце волосами, как тщательно пытался Харри скрыть следы жестокого похмелья, как разрываются мои собственные желания между двумя мужчинами…
– Наконец-то она явилась, – сказал Харри, шутливо зааплодировав, когда я вышла в патио. – Видение в розовом и фиолетовом.
Я поцеловала его в щеку, делая вид, что не замечаю исходившего от него запаха перегара.
– Как тут чудесно!
Патио было освещено гирляндой из цветных фонариков, повсюду зеленели растения. На столе стояло большое блюдо с горячими бутербродами, аккуратно разрезанными на треугольники, обрамленные крупными зелеными оливками и сочным красным перцем. Том принялся открывать запотевшую черную бутылку, и я села между ним и Харри.
– Я не сознавала, как сильно проголодалась, – сказала я, взяв один из поджаренных треугольников. – Я ничего не ела после ленча в самолете.
– Это всего лишь tapas, – объяснил Харри. – Позже мы отправимся в ресторан. В Испании никто не обедает раньше десяти часов.
– Это ещё нескоро, – сказала я. – Надеюсь, что я не засну к тому времени.
– Ты со временем к этому привыкнешь, – вставил Том. – Испанцы ночные люди. Жизнь здесь начинается, когда Франко засыпает.
Перед нами простиралось Средиземное море, освещенное тонким месяцем. Отсюда я видела большую часть берега, нежели из моей комнаты. Среди полной темноты горели огни домов. Я подумала, что в курортный сезон здесь все сверкает, выглядит празднично. Жаль, что мне придется ждать этого зрелища почти год. Пробка наконец вылетела из запотевшей черной бутылки, и Том поймал потекшее шампанское в бокал.
– Мы нашли лучшее местное шипучее вино, – сказал он, наполняя наши бокалы. – "Кордон Нуар." Выпьем за Алексис. За твое здоровье, дорогая.
Мы выпили за мое здоровье, и я попыталась завести беседу, но почувствовала её натянутость. Харри курил, непрерывно пил и ничего не ел. Нам с Томом удалось расправиться с поджаренными tapas, которые, как оказалось, содержали мясо креветок, ветчину и чесночный майонез.
– Как Иэн? – внезапно спросил меня Харри.
– У него все относительно неплохо. В Дартмуре он работает в библиотеке и держит в камере канарейку.
Том засмеялся, и Харри произнес серьезным тоном:
– Это вовсе не смешно!
Мы с Томом переглянулись. Неужели теперь Харри испытывал жалость к человеку, заявкоторого мы подставили? Зловеще улыбнувшись, Харри добавил:
– Это просто уморительно! Что он с ней делает, черт возьми?
– Полагаю, он нуждается в чьем-то обществе. Иэн не привык к одиночеству. Он кормит канарейку, ухаживает за ней.
– А она поет, – насмешливо произнес Харри.
– Насколько мне известно, канарейка – певчая птица.
– Как её зовут?
– Рудольф.
– Почему Рудольф? Кто такой Рудольф, черт возьми?
– Не знаю, – ответила я, начиная сердиться.
Том вмешался, чтобы предотвратить стычку между мной и моим братом.
– У меня есть идея. Почему бы нам не показать Алексис кое-какие места на набережной в Кампелло, прежде чем мы поедем в Аликанте обедать?
– Это лучше, чем говорить о чертовой канарейке по имени Рудольф, согласился Харри. – Подождите минуту, я сниму халат.
Том сообщил, что Кампелло – местная деревня, в которой ещё несколько лет тому назад не было ни одной мощеной улицы.
Когда мы вылезли из «сеата», люди стали оборачиваться, глядя на нас, особенно на меня.
– Они не могут решить, с Харри ты или со мной, – сказал Том. – Прежде они никогда не видели нас с женщиной.
– Они думают, что ты замужем за одним из нас, – добавил Харри. – Или обручена. Но они не знают точно, кто этот счастливец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151