– Ты знаешь, Мейвис, через месяц исполнится пять лет, как я не была дома.Мейвис склонила голову набок и подозрительно посмотрела на нее.– А кажется, уже и все десять, – сказала она наконец; лицо ее было чернее тучи. – Ужасные это были пять лет. Если и следующие пять будут такими же, то всем нам придет конец. Вот что я скажу.Она вяло облокотилась на тележку с чаем, прикидывая, стоит ли заняться подробным описанием прошлых пяти трагических лет. С чего начать? Так много ужасных вещей. Но что-то заставило ее отказаться от этого.– Ну, ладно. Надо продолжать бороться – вот что я скажу. Дать хороший бой, хотя – о Боже! – иногда я и не знаю, к чему нам все это.Лайза засмеялась, но когда Мейвис ушла, слова ее не ушли вместе с ней. Пять ужасных лет. Пять ужасных лет с того дня, когда она распрощалась с Мэгги, маленьким Скоттом и Палм-Бич. Она угрюмо посмотрела на стол. Взгляд остановился на раскрытой книге с записями о назначенных встречах. Черт! Чуть не забыла. У нее же назначен обед. Чарльз Вилльерс. Ресторан «Ле Каприс», в час дня. Лайза почувствовала, как настроение поднимается. Обычно мысль об обеде с шефом вызывала противоположную реакцию. Но сегодня это будет приятным отвлечением. В самом деле, ей ведь кое-что от него нужно. И очень нужно. * * * Модный ресторан «Ле Каприс» на Сент-Джеймс-стрит жужжал, словно работящий шмель, но Лайза не обращала внимания на суматоху и суету вокруг. Она изо всех сил, словно от этого зависела ее жизнь, пыталась продать кое-что, но уже чувствовала, что находится на грани поражения.– Чарльз, вы читали это? Я имею в виду не по диагонали, а по-настоящему. Я говорю вам, эта книга всегда будет занимать первые строчки. Я обещаю вам это. Я это знаю.Чарльз Вилльерс откинул голову и радостно заржал – его смех обожали копировать секретарши. Это был гогот, в котором в значительной мере участвовал нос, а заканчивался он всегда чем-то вроде храпа.– Да, я действительно ее читал. Я умею читать, знаете ли.Лайза уже три года работала в Лондоне и понимала всю значимость не вполне современного произношения, свойственного выпускникам Итона, которое в этой стране было символом принадлежности к высшим, привилегированным классам. Знала, но не переставала восхищаться им. Вне всяких сомнений, это был шедевр фонетического искусства – что-то среднее между высоким носовым подвыванием и прононсом, которого можно ждать от человека с тризмом челюсти.Этот выговор в исполнении Чарльза Вилльерса служил для Лайзы эталоном, по которому она оценивала произношение всех остальных. Предположительно, Вилльерсу помогало практически полное отсутствие подбородка, но то же самое можно было сказать и о его елейной самоуверенности, агрессивной арийской физиономии с высоким лбом; различные фрагменты Чарльза Вилльерса были неотделимы один от другого. Он представлял собой как бы цельный набор предметов – синий галстук в белый горошек от «Тернбулла и Ассера», кремовая рубашка от «Харви и Хадсона», двубортный серый фланелевый костюм, черные блестящие уличные ботинки на шнурках от «Лобба», которые, вполне очевидно, носило еще прошлое поколение. Выступающие на дюйм манжеты; небольшие и невзрачные золотые запонки с несколько стертым с годами фамильным гербом; кроваво-красные подтяжки, черные шерстяные носки – псе эти вещи убедительно говорили о том, каких воззрений придерживался Чарльз Вилльерс. Они сообщали, что он охотится на куропаток, охотнее проводит отпуск в горах Шотландии, чем на пляжах континента, скорее пугает лосося, чем ловит его. Одна малейшая ошибка – изящные запонки, аккуратно сложенный платок в нагрудном кармане, туфли с пряжками от Гуччи – моментально выдали бы его как самозванца, выскочку-позера, шарлатана, за спиной которого только обычное привилегированное учебное заведение, а не Итон. Но ничто не нарушало создаваемого им с легкостью облика патриция – ни не правильно подобранный одеколон, ни не там поставленные в словах ударения, ни теплота в голосе, ни выражение сочувствия.Он представлял собой образцовый экземпляр, и Лайза ненавидела его с такой силой, что ее ненависть граничила с паранойей.Она склонилась над столом, буквально источая энтузиазм. Ей необходимо было добиться своего.– Ну правда, разве это не потрясающая вещь? Я имею в виду увлекательный сюжет и яркость образов. Эта девушка просто гениальна. Нам нужно включить ее в наш список.– В список компании «Блэсс», Лайза? Не забывайте, в какой компании вы работаете.Лайзе и не надо было напоминать об этом. Чарльз Вилльерс и Стивен Каттинг были одного поля ягоды, две одинаковые горошины из одного и того же мерзкого стручка.– Вы не станете заниматься этим? Это было не вопросом, а констатацией факта. Чарльз Вилльерс никогда не соглашался с тем, что она предлагала. Надежды были напрасными. Лайза откинулась на спинку кресла. Еще одно поражение. Прекрасный автор был отброшен. И упущена еще одна блестящая возможность. Боже, какая безысходность! Господи, как ненавистно ей упрашивать этого человека, который так мало понимает! Со времени ее прибытия из тихой парижской гавани он делал все, чтобы превратить ее жизнь в сплошные муки.Начал он с попытки оказывать ей покровительство, демонстрируя свойственные его натуре себялюбие, которое было такой же неотделимой чертой личности Чарльза Вилльерса, как лосьон для волос «Роял яхт» и членство в клубах «Уайте» и «Тефр». Потом – в то время как его жена была благополучно упрятана в больницу «Святой Марии», где героически готовилась разродиться четвертым ребенком, – на приеме на Итон-сквер, когда лоб его блестел от пота, вызванного чрезмерным количеством выпитого после ужина неразбавленного кюммеля, Чарльз Вилльерс предложил Лайзе стать его любовницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153