Три раза отменяла посещение, борясь с искушением принести неродившегося ребенка в жертву на алтарь своей ненависти. Теперь было слишком поздно. Ребенок Бобби Стэнсфилда все-таки увидит, в конце концов, белый свет. Зачатый в любви, он родится в атмосфере, задымленной клубами ненависти, под небом, потемневшим от черной тучи мести. Иногда, когда она просыпалась от головокружительного приступа тошноты, Лайза Старр с ужасом смотрела на женщину, которую видела в зеркале. Внешне она почти не изменилась, но внутри сознания все словно переместилось на другую планету. В ее мозгу жило незнакомое, какое-то чужое существо, неродное и пугающее, питающееся желчью. Захватчик уже одерживал верх, перекраивал ее воспоминания, менял верования, перераспределял устремления. И плоды его трудов становились видны.Перед ее глазами другие тела занимались самоистязанием, выворачивались и растягивались в стремлении добиться физического триумфа. Но это были уже не те тела. Теперь тут нельзя было увидеть дешевых футболок, порванных колготок, вылинявших трико, стоптанных тапочек. Не было и изможденных лиц, дешевых завивок и часов «Таймекс». Исчез также неизменный острый запах пота, а вместе с ним и грошовые пляжные сумки и несвежие полотенца, которые их хозяйки, бывало, оставляли вокруг гимнастического ковра, где проделывали свои изматывающие упражнения. Теперь цвета были ярче, а качество тканей, из которых сшиты тренировочные костюмы, заметно выше. В воздухе, густом от запаха духов «Джой», «Опиум», и «Джиорджио», сверкали циферблаты часов «Картье» и «Пьяже», метавшиеся в такт ритмам музыки, которая хлестала из похожих на произведение искусства колонок фирмы «Фишер». Шахтер из Кентукки ничего бы не понял. Для него это была лишь демонстрация бюстов и задниц – танцовщицы из шоу «Солид гоулд» во плоти. Суть, которая не дошла бы до шахтера, в том, что это зрелище иного сорта, и сорт этот является высшим. В этих телах текла голубая кровь, и принадлежали они аристократии старого Палм-Бич.Лайза осмотрелась вокруг, стараясь двигаться в такт со всей группой. Все шло прекрасно. Обитательницы Палм-Бич хлынули через мост к ней на Клематис-стрит, как она и планировала: несколько ловко написанных рекламных текстов для «Сверкающего листа», ее особенный стиль и особенные слова, которые отдавались в крохотном городке, как треск лесного пожара. Она уже стала своего рода знаменитостью. Конечно, она была человеком со стороны, и, скорее всего, им и останется, однако занятиями в ее зале вполне можно было похвастать перед гостями с Севера или племянниками, прибывающими на каникулы из Принстона или Виргинского университета.Тошнота, к счастью, начала отступать, и Лайза мрачно улыбнулась самой себе. Она постепенно пробивается к намеченному. Медленно, но неотвратимо первая часть ее жизненных планов начинает сбываться. Она уже усваивает правила этого непростого общества, и антенны ее сознания чутко улавливают самые неприметные нюансы, которые могут указать путь наверх. Битва эта жестока, и никакие учебники по этикету не помогут. Ошибки почти непозволительны, а двигаться приходится по очень ненадежной дощечке, вода под которой кишит акулами, чьи острые, как бритва, зубы готовы моментально разорвать тебя на мелкие кусочки при любом неосмотрительном, с точки зрения этого общества, шаге.Несшая тепло и любовь кровь, которая когда-то бежала в ее жилах, теперь уступила место другому веществу, холодному и беспощадному. Однако именно оно требовалось для того, чтобы выжить в Палм-Бич, и особенно, чтобы добиться в Палм-Бич успеха. Теперь Лайза знала не только, кто полезен для ее продвижения наверх, но и – что было также жизненно важно – кто бесполезен. Сейчас уже существовала целая группа людей, с которыми она не разговаривала, небольшая, надо признать, но это было лишь началом. В первую очередь, конечно же, в этой группе оказались те, кто жил в Уэст-Палм-Бич. Пришлось произнести несколько резких фраз, закатить несколько скандалов на людях, но в конце концов они были убраны с дороги, несмотря на непрекращающиеся протесты Вернон Мэгги. Образовавшийся в результате вакуум был заполнен «знатью», с ее пронзительным смехом, «своими» шутками, бесконечными сплетнями и безграничным самомнением. Лайза знала их всех – девушку со смешной фамилией, которая до замужества звалась Вандербильт, женщину, которая вышла замуж за грека, но чьи дети, тем не менее, носят фамилию Фиппс, пожилую женщину, почти лишенную бюста, чья дочь была главной заводилой в молодежном комитете Купально-теннисного клуба.Они были забавной компанией. Поначалу они казались какими-то марсианами. Но постепенно она узнавала про них все – что они любят и что не любят. Во-первых, они не терпят любого проявления слабости, выражения почтения, которое говорило бы о том, что в них как-то нуждаются. Лишь только они начинают это чувствовать, губы их снисходительно сжимаются, и они оттачивают свои языки, чтобы в пух и прах разделать допустившего неосторожность. Делать они это умеют шутя и с хирургической точностью. Во-вторых, они более чем готовы к тяжелым нагрузкам. Это великолепный человеческий материал для мазохиста. Они с радостью переносят боль и оскорбления, думала Лайза, заставляя их ноющие тела вращаться так, чтобы мускулы «горели». Это оказалось неожиданным. Она почему-то представляла себе высший класс бесхребетным, изнеженным и ни на что неспособным. Может быть, они и были такими, но в спортивном зале все старались так, словно от этого зависела их жизнь. Лайза не могла этим не восхититься.Однако она ни на минуту не позволила себе допустить ошибку и поверить, что раз они позволяют ей кричать на них, значит, она уже стала для них своей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153