Каждый ребенок в «Четвертом Стандарте» знает это. Я полагаю, что это написано золотыми буквами вокруг алтаря в Вестминстерском Аббатстве. Если нет, то должно быть написано. А сейчас не беспокойтесь. И, помимо прочего, не впадайте в раскаяние и не сокращайте прием сегодня и завтра. Если вы так сделаете, то вас ждет очередной рецидив. Я знаю, это звучит, словно я противоречу самому себе. Съешьте его хоть весь, мне все равно. И я повторю это снова в присущей мне элегантной манере.
Я хочу, чтобы сама идея героина была извлечена из вашего сознания; вот та причина, почему я так сильно настаиваю на ведении записей каждый раз, когда вы принимаете его. Это психологический парадокс — лучший способ забыть о вещи — постоянно о ней помнить.
А сейчас до свидания, и приходите на обед сегодня вечером в студию. Наверное, вы захотите немного потанцевать.
Он ушел, махнув на прощание рукой.
Когда мы вернулись с танцев, швейцар сказал нам, что звонили какие-то леди и джентльмен и очень хотели навестить нас. Они не оставили своих имен и позвонят снова утром.
Это показалось мне любопытным; но я не придал этому большого значения. На самом деле я был в довольно плохом настроении. Я принял немало героина в течение последних нескольких дней, но мне определенно не стоило особенных трудов порвать с кокаином. Морфий и героин вызывают у человека сильное физическое привыкание; но тяга к кокаину носит принципиально психологический характер, и когда человек принимает Г., он не беспокоится так сильно о приеме К.
Однако этим промозглым вечером я почти решился поехать достать в обмен немного снежка.
На первой стадии уменьшения приема героина мы не слишком страдали. Но сам процесс был крайне скучен.
Мы провели очень приятный вечер; впрочем, я не мог удержаться от сравнения с подобными событиями в дни медового месяца. Игристость жизни была утрачена, как в выдохшемся шампанском.
Наша неудача, конечно, заключалась в том, что мы пытались перехитрить природу. Но в тоже время, нельзя было закрывать глаза на очевидные факты, и я понимал, что Лам без колебаний даст нам немного снежка, догадавшись и состоянии, в котором я находился.
Не знаю, почему, но я чувствовал острое нежелание возвращаться обратно и просить его. Возможно, это было инстинктивное нежелание беспокоить его и унижаться, прося. Британский здравый смысл подсказал мне, что лучше всего будет перетерпеть и довериться ночному отдыху, дабы укрепить свои нервы.
Лам советовал нам посещать Турецкие бани, если мы почувствуем себя чересчур подавленными. И они нам действительно помогали.
Мы снизили дозировку до трех понюшек в течение одного-двух дней, главным образом следуя его совету принимать одну из этих белых таблеток вместо героина, когда страстное желание станет непреодолимым. Между прочим, он считал это совершенно необходимым.
Очень плохо, утверждал он, поддаваться давлению. Вовсе не так опасно принимать героин, когда человек не чувствует отчаянной потребности в нем.
Даже по прошествии всего этого времени, я не вполне понимал особенности ума Царя. Я никогда не угадывал точно, что он скажет следующим.
Однажды днем мы говорили о китайской внешности Лу; и он довольно серьезно сказал, что и в нем должна быть китайская кровь, и возможно даже, что он — реинкарнация китайского философа, которого звали Ко Йен (по-моему, именно это имя он произнес). По его словам, он обязан Европейскому интеллекту тем, что имеет возможность категорически объяснять, почему его мысли настолько азиатские по форме.
И они определенно были азиатскими. С нашей точки зрения, они были просто извращенными. Но, как правило, они, судя по всему, все время срабатывали правильно в самом конце. Можно было свернуть себе шею, пытаясь повторять все изгибы его ума. И Лам испытывал Сатанинское наслаждение в том, чтобы брать самые что ни на есть общепринятые идеи и опровергал их с помощью цепи парадоксов, сбивающих с толку собеседника своей странностью и тем, что на них, похоже, не было никакого ответа.
Несмотря на всю эту утонченность, он по-прежнему обладал совершенно британским упрямством; поток самых извращенных рассуждений мог неожиданно обернуться умозаключением, подобным бульдожьей хватке. И человеку оставалось лишь изумляться, действительно ли он верил во все те положения, которые выдвигал.
В моем же собственном случае вывод был только один — надо держать себя в хорошей форме. Так что я лег в кровать, намереваясь подняться рано и отправиться утром к турку. Но, как это случается, мы оба заснули поздно. И к тому времени, как оделись, мы оба проголодались и хотели отправиться на ланч.
Я был этим раздражен. Я хотел выбраться из дома, и полностью переменить мои мысли, насколько это только возможно. Парилка — отличное место для этой цели. Там я вообще ни о чем не могу думать, кроме как о сиюминутном воздействии температуры.
Меня раздражало также сравнительно бодрое состояние Лу. Когда я решил, что, в конце концов, выйду и закажу себе ланч прямо в «Прохладной Комнате», вдруг позвонил швейцар и спросил, не хотим ли мы увидеть леди и джентльмена.
Эти люди словно преследовали меня. Я спросил как их зовут. Наступила пауза, как если бы на другом конце провода началась какая-то дискуссия; и затем он объявил, что это Миссис Вебстер и ее друг.
Что это еще за мистика? Я не хотел ее видеть. Чего она от меня хочет? У меня выработалась стойкая неприязнь к этой женщине. Я дошел до того, что стал обвинять ее в том, что она втянула нас во всю эту историю с наркотиками. Это было гораздо проще, чем обвинять самого себя.
Тем не менее, мы не могли наотрез отказаться принять ее, поэтому я сказал швейцару, чтобы они поднимались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118