Все было защищено: вазы, лампы, пепельница – Лейзер благоговейно берег вещи. Ему нравился дух старины, об этом говорила резная мебель и кованые металлические светильники. Здесь было зеркало в позолоченной раме, панно с лепными украшениями, новые часы с вращающимися под стеклянным колпаком чашечками.Бар в шкафу был с музыкой; когда он его открыл, прозвучала короткая мелодия. Он долго смешивал «Белую леди» из разных частей – с такой тщательностью замешивают лекарства. Она глядела на него, покачивая бедрами в такт музыке и отведя руку с бокалом в сторону, танцевала, но не с Лейзером, а с кем-то другим, и вместо бокала держала за руку своего партнера.– Кто это был? – повторила она.Он стоял у окна, по-военному выпрямив спину. Вспышки неонового сердца с башни отражались на соседних домах, на поручнях мостика, трепетали па влажной мостовой. За домами возвышалась церковь из рифленого кирпича, с оконцами для колоколов, напоминавшая кинотеатр со шпилем. За церковью было небо. Иногда ему представлялось, что церковь – последнее уцелевшее здание, а небо над Лондоном освещено пожирающим город пожаром.– Боже мой, что-то ты сегодня невеселый.Колокольный звон был записан на пленку и воспроизводился с многократным усилением, чтобы заглушить уличный шум. По воскресеньям у него покупали особенно много бензина. Дождь хлестал и хлестал, мешая автомобильным фарам, смазывая красно-зеленые блики на асфальте.– Фред, давай потанцуем.– Обожди, Бетти.– Ну что с тобой происходит? Надо еще выпить, и все будет хорошо.Он слышал шорох ее ног по ковру в такт музыке, позвякивание браслета.– Потанцуй со мной, пожалуйста.Она неясно выговаривала слова, лениво растягивая последний слог сверх всякой меры. И отдавалась с какой-то осознанной разочарованностью, мрачно, как будто отдавала деньги, словно все радости получал мужчина, а ей это причиняло только боль.Она протянула руку и небрежно переставила звукосниматель. Игла со скрежетом царапнула по пластинке.– Да что с тобой, наконец, такое?– Говорю тебе – ничего. Просто был тяжелый день, вот и все. Потом зашел один старый знакомый.– Я уже в который раз спрашиваю, кто? Баба? Какая-нибудь дрянь.– Нет, Бетти, мужчина.Она подошла к окну, положила Лейзеру руку на плечо:– Какую такую красоту ты там разглядываешь? Что ты нашел в этих неприглядных домишках? Сам всегда говорил, что терпеть их не можешь. Ну так кто же все-таки был?– Он из одной крупной фирмы.– Ты им зачем-то понадобился?– Да… они хотят мне кое-что предложить.– Боже, на что им польская рожа?Он сдержанно ответил:– Я им нужен.– Кто-то приходил в банк, спрашивал о тебе. Потом он торчал в кабинете Донея. У тебя неприятности?Он взял в руки ее пальто и, галантно отставив локти в сторону, помог ей одеться.– Только не в это новое заведение с официантами, ладно?– А что, разве там плохо? Мне казалось, тебе понравилось. Там танцуют, ты ведь любишь танцы… А куда бы тебе хотелось?– С тобой-то? О Боже! Куда-нибудь, где хоть немного жизни.Он пристально посмотрел на нее и вдруг улыбнулся:– Ладно, Бетти. Пусть сегодня у тебя будет праздник. Спускайся вниз и заводи машину, а я закажу столик. – Он дал ей ключи. – Я знаю роскошное местечко.– А теперь что на тебя нашло, черт возьми?– Можешь сесть за руль. Сегодня мы гуляем.Он пошел к телефону.* * *Холдейн вернулся в Департамент около одиннадцати, Леклерк и Эйвери уже ждали. Кэрол печатала в личном отделе.– Я думал, вы будете раньше, – сказал Леклерк.– Ничего не выходит. Он сказал, что не хочет играть в нашу игру. Со следующим кандидатом разговаривайте сами. Мне это не по плечу.Он сел с невозмутимым видом. Они удивленно смотрели на него.– А деньги вы предлагали? – наконец спросил Леклерк. – Нам выделено пять тысяч фунтов.– Естественно, я предлагал деньги. Уверяю вас – ему все безразлично. Крайне неприятная личность. Извините. – За что – он не пояснил.Было слышно, как Кэрол печатала на машинке.– Что теперь делать? – спросил Леклерк.– Понятия не имею, – ответил тот и нервно поглядел на часы.– Найдется кто-нибудь другой, обязательно.– Только не в нашей картотеке. И не с квалификацией Лейзера. У нас есть бельгийцы, шведы, французы. Но Лейзер – единственный, кто говорит по-немецки, и у него хорошая техническая подготовка. Судя по бумагам, больше таких людей у нас нет.– Он еще достаточно молод. Вы это имеете в виду?– Да, именно это. Нам нужен человек с опытом. И нет ни времени, ни средств, чтобы готовить агента с азов. Может, следует обратиться в Цирк – у них наверняка кто-нибудь найдется.– Крайне нежелательно, – сказал Эйвери.– Что он за человек? – все еще на что-то надеясь, спросил Леклерк.– Типичный славянин. Роста невысокого. Изображает из себя денди. Это производит отталкивающее впечатление. – Он вытащил из кармана счет. – Одевается, как букмекер, видно, они все так ходят. Счет отдать вам или в бухгалтерию?– Человек он надежный?– Отчего же нет?– А вы сказали, как нам это необходимо? Говорили про верность новым идеалам и тому подобном?– Он предпочитает старые.Он положил счет на стол.– А о политике говорили?.. Некоторые иммигранты очень даже…– Мы говорили о политике. Он не из тех иммигрантов, он считает себя полноценным английским подданным. Что вы от него хотите? Чтобы он присягнул на верность польскому королевскому дому? – Он снова взглянул на часы.– Вы с самого начала не хотели, чтобы он работал на нас! – закричал Леклерк, взбешенный равнодушием Холдейна. – Вы удовлетворены, Эйдриан? У вас это на лице написано! Боже мой, что будет с Департаментом! Это тоже пустой звук? Вы потеряли веру в Департамент! Вам на все плевать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83