Пьер Маргла пробирается в Лион и там, в скромном гостиничном номере, начинает писать. Над чем же он работает? Над большим философским трудом: «Проблема зла в современном мире». Послушайте-ка названия глав: «Бог и зло», «Гордыня — источник зла», «От самовлюбленности до идеи убийства», «Роль преступления в истории»...
— Каким образом, черт побери, вы обо всем этом узнали? С позавчерашнего-то дня!
— Вчера я лично виделся с боевым товарищем Пьера Маргла. Работая в Лионе, Маргла просил его разыскать некоторые книги по криминологии у парижских издателей. Кроме того, он доверил ему первую часть своего фундаментального труда, попросив ее прочитать и высказать свое мнение. Вряд ли стоит вам говорить, что мне нелегко было вызвать майора на откровенный разговор. Для него Маргла невиновен. Что касается рукописи, то он не хочет с ней расставаться. Он согласился лишь на то, чтобы я кое-что законспектировал для себя. Дальше. Эта кропотливая работа, конечно, не обогащала Пьера Маргла. Самый дорогой капитал, который он спас от военного лихолетья, состоял в коллекции марок, начатой еще в детстве, ценность которой со
временем неуклонно возрастала. Чтобы иметь средства к существованию, Маргла продал некоторые марки. Ему случилось осуществить выгодный обмен, удачно выступить в роли посредника, и тогда он понял, что комиссионный процент с этого отнюдь не громоздкого товара, в котором он, к тому же, прекрасно разбирался, может обеспечить его материально. В конце 1942 года, когда его побег из лагеря для военнопленных был уже забыт, он возвращается в Париж и поселяется в Боннее. Немного погодя он становится участником Сопротивления. К сожалению, майор оказался более сдержанным, чем я желал бы, рассказывая о деятельности Маргла в этот период, как-будто секреты его подпольной сети еще не подлежат огласке. Однако он без устали восхвалял смелость и изобретательность Пьера Маргла, который, как я понял, в 1943 и в начале 1944 года несколько раз побывал в Англии, а может, даже и в России. Маргла посчастливилось ни разу не возбудить подозрений гестапо. Должно быть, он был связан с выдающимися деятелями Сопротивления как в Англии, так и во Франции, но нет смысла разыскивать сейчас этих людей: расследование слишком затянется, да и вряд ли мы получим какие-то интересные для нас сведения. По крайней мере, сейчас у нас уже есть, хотя бы в общих чертах, портрет вероятного убийцы с Тополиного острова. Так сказать, образ Пьера Маргла извне.
— Этот образ не кажется мне... убедительным,— сказал я.— Слишком поражает несоответствие моральных черт Пьера Маргла — я имею в виду его преданность религиозным принципам, очевидно безупречную жизнь — и отвратительного характера преступлений, в которых его обвиняют. Совсем не обязательно самому становиться преступником, если изучаешь криминологию. И, если хотите мое мнение, во всем том, что вы узнали о Пьере Маргла, я не вижу никаких доказательств его вины.
— Ну во-первых, он все-таки скрылся,— спокойно заметил Пьер Бертрикс.
Вот так конфуз! И как, в самом деле, я мог забыть об этом вопиющем факте? И почему мне так не хотелось, чтобы Пьер Маргла оказался убийцей?
— Итак, Пьер Маргла покинул свой дом в спешке, заботливо заперев маленький сейф, который, как вы знаете, полиция вынуждена была взломать. Этот сейф, вероятно, содержал наиболее редкие марки. Те марки, которые были найдены в других местах, не представляют значительной ценности. А еще он оставил после себя бутыль с серной кислотой...
— Кстати, не кажется ли вам эта бутыль слишком большой? Я хочу сказать, не слишком ли она бросается в глаза? Как будто ее специально поставил там тот, кто, может, и не был Пьером Маргла?
— Пожалуй, что так. Мне она тоже слишком резанула глаза.
И поверьте, что эта бутыль убеждает меня в виновности Маргла не больше, чем то анонимное письмо, с которого все и началось. На человека доносят, подбрасывают ему какое-то веское доказательство вины — эта хитрость стара как мир. Но кроме... особенностей морального облика Маргла, которые начинают понемногу вырисовываться перед нами, мы нашли еще кое-что...
Бертрикс протянул мне через стол листок бумаги.
— Что вы об этом скажете?
На бумаге были начерчены карандашом прямые и волнистые линии. Я смотрел на них, ничего не понимая. Пьер Бертрикс рассмеялся.
— Полицейский, на глаза которому попался этот лист, наверное, смотрел на него так же, как и вы. Поверните его. Нет, не обратной стороной. Сориентируйте его на север-юг.
Я так и сделал, и еще до того, как почувствовал, что понял, у меня учащенно забилось сердце. Я держал в руках план Тополиного острова. План немой, без единого названия, однако на удивление точный. Я узнал Марну, рукав Капитула, Сорочий мостик, аллеи — все до мельчайших тропинок.
— Обратите внимание, какая твердая рука. Пьер Маргла воспользовался тем самым фиолетовым карандашом, каким обычно писал — мы уже сравнили с другими записями. К сожалению, мой сотрудник, весь вчерашний день проработавший дом у Маргла, не смог установить, где с самого начала находилась эта бумага. Поскольку после полицейского обыска там все перевернуто вверх дном. В любом случае она кажется мне весьма интересной сама по себе. Я вижу, вас это немного взволновало?
— Признаюсь, я не ожидал такой находки,— ответил я, положив план на письменный стол.
«Взволновало». Конечно же взволновало! И на то были причины! Я убеждал себя в том, что достаточно добавить к тем фактам, которыми он располагал, то, что знал я, чтобы с молниеносной скоростью следствие пошло в нужном направлении... Но нет, произнести это имя невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61