Дом детей находился в пятистах метрах, рядом со старой таможней Кретея. Там все, наверное, спокойно спали, Люсьена с мужем, в их красивой спальне, обставленной березовым гарнитуром. А она, Жеральдина Летандар, была одна-одинешенька, прикованная страхом к своей кровати... Жеральдина чувствовала, как крупные слезы катятся по ее лицу. На одно мгновение промелькнуло воспоминание об Урбене, но умирать ей совсем не хотелось...
Она услышала шаги на лестнице, и вдруг страх оставил ее. Отбросив простыни, она опустила ноги на пол. Включила свет, обула тапочки и решительно направилась, но не к окну, чтобы позвать на помощь, а к двери. Дверь открылась.
— А! — выдохнула Жеральдина...
Бармен Гастон снял телефонную трубку: «Алло... Месье Норрея?.. Да, месье, он здесь... Хорошо, месье». Повернувшись ко мне:
— Месье Комб приглашает вас на совещание, месье Норрей. Сидя за столом, я как раз собирался заказать завтрак.
— Вы уверены, что это меня?
— Да, месье Норрей.
Я встал. Я не привык к тому, чтобы меня вызывали на совещание. Правду говоря, такого еще не случалось. Только ответственные редакторы отделов входят в состав нашего «мозгового треста» вместе с главным редактором и секретарями редакции. Спускаясь по лестнице, я спрашивал себя, какой кирпич свалится мне на голову.
Руководство редакции сидело полукругом перед директорским столом. Меня встретила гнетущая тишина.
— Что там стряслось в Кретее? — обратился ко мне Комб.— Преступление на любовной почве?
— Не знаю, месье. Не думаю...
— Бодэ сказал мне, что это произошло недалеко от вас. Кажется, вас даже допрашивала полиция?
— Да, месье, сегодня утром. У меня только проверили документы, спросили, чем я занимаюсь и где работаю. Мне показалось, что полицейских это полностью удовлетворило. Почти сразу же я уехал, потому что должен был быть здесь...
— И вы не знаете, в чем там дело? Вы даже не поинтересовались этим?
Я медлил с ответом. Молчаливое неодобрение «Большого Совета» действовало на меня угнетающе.
— Это не связано со спортом,— промолвил я неуверенно.— Я слышал от моей квартирной хозяйки, будто убили старую женщину с целью ограбления...
— И больше вы не расспрашивали?
(Комб обнаружил, что его сигара потухла. Хроникер рубрики религиозной жизни поспешно щелкнул зажигалкой.)
— Благодарю. Позвольте мне заметить, дорогой мой Норрей, что у вас полностью отсутствует журналистская хватка. «Не связано со спортом» — это не причина! Значит, если бы рядом с вами во время футбольного матча убили президента Франции, вас бы это не касалось?
— Я не занимаюсь футболом, месье...
Начальник моего отдела в отчаянии отвернулся. Судя по всему, я шел ко дну. Комба прорвало:
— Плевать мне на то, чем вы там занимаетесь — футболом, боксом или пинг-понгом! Я знаю, что говорю — я не идиот!..
— Месье, я...
— А? Что? Сегодня ночью рядом с вами было совершено преступление, вы были на месте происшествия, благоприятный случай дает вам все необходимое для репортажа, и все это вы выпускаете из рук?
— Я рассказал все, что знал, месье Бодэ сегодня утром, как только пришел в редакцию.
Директор пожал плечами:
— То есть ровным счетом ничего. Место действия, персонажей, атмосферу — все, что требуется для волнующего рассказа, вы оставляете при себе! Неслыханно! Ничто вас не интересует!
— Нет, месье,— твердо сказал я.— Преступления меня не интересуют.
Тут уж первые редакторы всем корпусом, как по команде, повернулись в мою сторону. В их глазах я увидел испуг. А у некоторых нечто вроде восхищения перед моей дерзостью. Я и раньше замечал, что человек, защищающий свое достоинство, автоматически становится
интересным. Сам Комб, казалось, был поражен моим поведением. Однако после минутной растерянности к нему вернулась свойственная ему властность, и он снова раскричался:
— Ах так! Преступления вас не интересуют? Так знайте же по крайней мере, что они интересуют публику! Это то, что интересует ее больше всего, после рубрики о продовольственном снабжении. Людям осточертела политика. Это вам говорю я! И в тот день, когда мы действительно будем делать то, что захотим... Ладно, в общем, вы ничего не знаете?
— Ничего, кроме того, что я уже сказал, месье.
— Этой женщине плеснули в лицо серной кислотой?
— А! Да. Об этом я тоже сообщил месье Бодэ...
— И это не показалось вам необычным, после всех этих убийств из автомата? Старуха, в лицо которой плеснули серной кислотой, ведь это довольно неожиданно! За этим должно что-то крыться. Бодэ! Нужно будет выяснить...
— Да, месье,— согласился Бодэ.
Сигара вновь погасла. На этот раз ее зажег Бодэ. Комб презрительно бросил в мою сторону:
— Ладно, Норрей, вы мне больше не нужны.
Парни из директорской приемной, которым, очевидно, были слышны раскаты голоса Комба, посмотрели на меня как на пустое место. Тем временем я спокойно поднялся в бар. Я не жалел ни о чем из сказанного. Это факт — преступления меня не интересуют. И без них жизнь не очень веселая штука. Я старательно и даже со знанием дела — почему, бы и не упомянуть об этом? — выполнял работу, на которую был нанят. Но тогда с какой стати от меня требуют чего-то еще?
Бар заполнился. Гастон не смог уберечь мой столик от натиска двух белокурых секретарш.
— Я не думал, что вы вернетесь так скоро, месье Норрей. Подождите, я вас обслужу здесь, за стойкой. Вам отбивную, месье Норрей? Без карточки! С настоящей горчицей!
Едва я успел управиться с завтраком, как зазвонил телефон.
— Снова вас, месье Норрей. Вас просит месье Комб. К себе в кабинет... Да, сейчас же. Вы рассчитаетесь завтра, не беспокойтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61