— Вонючий, грубый, грязный репортер?
— Он сказал, что представляет «Ньюсбилл».
— О, этот вонючий, грубый, грязный репортер — Хэнреган Майкл Джи.
— Он поджидал меня, когда коридорный открыл дверь. Расположился вот в этом кресле, — Уолш прошел в спальню и указал на одно из кресел у окна. — Курил сигару, — в пепельнице на столике у кресла серела горка пепла. — Мерзавец. Полагаю, хотел показать мне, какие у него возможности. Запертые двери, право на уединение, похоже, ничто для репортеров «Ньюсбилл».
— Он просто хотел познакомиться с тобой поближе.
— Он не познакомился со мной поближе. Но довел меня до белого каления.
Во взгляде Уолша, однако, не чувствовалось злобы. Вроде бы он говорил о том, что разъярен, но глаза ясно указывали, что думает он совсем о другом. Да и голос не звенел негодующе, хотя в нем и слышались нотки раздражения.
И жалобу его, как воспринял ее Флетч, вызвали не эмоции, но нарушение заведенного порядка.
— Майкл Джи. Хэнреган — вонючий, грубый, грязный мерзавец, — согласился Флетч. — Он пишет для «Ньюсбилл». Но называть его репортером — слишком много чести.
— Я думал, «Ньюсбилл» представляет у нас кто-то еще. Потрясающе глупая женщина… Как ее звать?
— Мэри Райс.
— Она не родственница Тони Райса?
— Нет. Мэри тоже пишет для «Ньюсбилл». Освещает избирательную кампанию. И все ее материалы отличает сенсационность. Чего стоит упоминание о том, что пра-пра-прадедушка Ли Оллена Парка был рабовладельцем.
— Круто!
— В общем, полная ерунда.
— Но ведь в «Ньюсбилл» нет ничего, кроме новостей, добытых ихними борзописцами из чьей-нибудь спальни через замочную скважину.
— Спальни, бары, залы суда — это их сфера. Плюс гороскопы. Влияние звезд небесных на земных. Последнее проходит у них, как новости.
— Но это еще не все. В вестибюле меня атаковала роскошная девица, заявившая, что она из «Ньюсуорлд».
— И что она хотела?
— Полный список побывавших вчера вечером в «люксе» отца. Плюс полный список тех, кто мог зайти туда. Что она вынюхивает?
— Так это Фредерика Эрбатнот.
— Да. Эрбатнот. С каких это пор «Ньюсуорлд» интересуется предвыборными кампаниями?
— Ты должен уяснить, Уолш, что Хэнреган и Эрбатнот — криминальные репортеры. Это все, что у них общее. Такова их работа. Они пишут о преступлениях.
— Так что они делают в автобусе прессы?
— Вчера вечером в мотеле убили женщину.
— А, перестань. Мало ли что случается в мотелях.
— Еще одну убили в отеле «Харрис» в Чикаго, когда там находилась команда губернатора. Ее нашли в чулане, примыкающем к банкетному залу, где принимали журналистов.
Уолш вздохнул.
— Не можем ли мы лишить их аккредитации, поскольку они — криминальные репортеры.
— Я уже думал об этом. Но боюсь, мы только разожжем их интерес. Они станут более настойчивыми. Ты же не будешь отрицать, Уолш, у них есть основания интересоваться нами.
— Очень зыбкие, — Уолш взглянул на часы. — Отец ждет нас к вечернему выпуску новостей.
— А о чем спрашивал Хэнреган?
— Задать много вопросов он не успел. Я наорал на него, наорал на коридорного, позвонил в службу безопасности отеля, потом — тебе.
— Но о чем-то он спросил?
— Только о моем послужном списке.
— Твоем послужном списке? А какое отношение имеет он к цене фасоли?
— Я предложил ему обратиться в Министерство обороны, где ему выдадут все необходимые сведения, — Уолш поправил зеленый галстук. Надел зеленый пиджак. — Мерзавец. Я не вытолкал его взашей лишь потому, что не хотел пачкать руки.
— Боюсь, я бессилен тебе помочь, Уолш, — Флетч открыл дверь. — Пресса имеет право задавать вопросы.
Уже в коридоре Флетч попробовал повернуть ручку двери. Последняя не открылась: замок запирался автоматически.
— Скажи этому мерзавцу, — Уолш уже шагал к лифту, — что я засажу его в тюрьму, если без моего ведома он вновь окажется в моем номере или в номерах родителей.
— Уолш, — предупредил своего лейтенанта Флетч, — он только порадуется, услышав такие слова.
Глава 17
— Губернатор Кэкстон Уилер, выступая сегодня в Уинслоу, возвестил о приходе, как он выразился, Новой Реальности, и, тем самым, перевел предвыборную кампанию в иную плоскость…
Этим сообщением начались вечерние выпуски новостей всех трех ведущих телевещательных компаний. Слова, разумеется, разнились, но суть оставалась неизменной.
Барри Хайнс сидел на полу по-турецки перед тремя телевизорами, которые он принес в спальню губернатора.
Губернатор, в рубашке с короткими рукавами, без галстука и ботинок, расположился в кресле, держа в поле зрения все три телевизора. Шустрик Грасселли развешивал в шкафу одежду губернатора. Флетч примостился на краешке кровати. Уолш стоял.
— Виктор Роббинс погиб зря, — изрек Уолш. — Выпуски новостей начались не с Аптона.
— Нет, не зря, — не согласился с ним губернатор.
В гостиной, по другую сторону закрытой двери, ведущей в спальню, Ли Оллен Парк и несколько добровольцев поили и развлекали местное руководство. Все ждали, пока губернатор оденется, чтобы сопроводить его и миссис Уилер на обед, который давал в их честь мэр города.
Затем все телекомпании показали выступление Уилера, естественно, сильно обрезанное, но обязательно со словами: «Христианство две тысячи лет пыталось связать этот мир воедино… и потерпело неудачу. Ислам положил на это шесть веков… с тем же результатом. Американская демократия два столетия связывает мир… без особых успехов. Коммунизм почти сто лет занимается тем же… и ничего у него не выходит… Технический прогресс сводит нас ближе сиамских близнецов! Технический прогресс делает нас более взаимозависимыми, чем любые отношения труда и капитала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58