Перед ним открывалось спокойное озеро, немного правее того места, где он сидел, возвышался Каменный остров. Из камышей выплыла плоскодонка. На ней — рыбак в сером выгоревшем плаще. Он ритмично поднимал и опускал два покрашенных в бурый цвет весла. Лодка плыла по направлению к двухэтажному белокаменному зданию, возвышающемуся на зеленом пригорке. Перед зданием — старым заброшенный парк. Огромные корявые березы почти полностью заслоняли дом. Отсюда он празднично белел, а вблизи был таким же запущенным и заброшенным, как и парк.
Затоптав сапогом окурок, человек поднялся с коряги, скользнул равнодушным взглядом по озеру — лодки не видать, наверное, скрылась за мысом, заросшим высоким камышом, — и направился к своей резинке. Столкнув ее в воду, человек уже занес ногу, чтобы усесться на спасательные круги, но что-то заставило его оглянуться. Он так и замер с поднятой ногой и окаменевшим лицом: от ольхового куста отделилась серо-коричневая с темными круглыми пятнами на спине косуля и, сделав тоненькими ногами несколько робких шажков к человеку, остановилась. Большие влажные, опушенные редкими черными ресницами глаза без страха смотрели на него. На узкой атласной груди косули треугольное белое пятно, длинная шея вытянута. Видно, как ее тонкие нервные ноздри подрагивают, втягивая воздух.
У человека онемело бедро, но он боялся пошевелиться. Не спуская горящих глаз с косули, осторожно опустил ногу в воду, рука воровато зашарила по влажному днищу лодки. Нащупав топор, которым он вырубал колья для жерлиц, осторожно потянул за рукоятку. Пряча топор за спиной, человек выпрямился и, протянув свободную руку к косуле, чуть слышно произнес: «Иди сюда, дурочка, не бойся… Ну иди-иди…» Он весь напрягся, ожидая, что животное испуганно шарахнется в сторону и он успеет бросить в него топор, но косуля все так же стояла на лужайке и доверчиво смотрела на человека. Тогда он сделал первый маленьким шажок ей навстречу. И снова замер, ожидая, что она убежит. Однако косуля, не двигаясь с места, все больше вытягивала гибкую бархатную шею, будто хотела и никак не решалась подойти поближе и обнюхать раскрытую ладонь.
Бормоча: «Не бойся, глупышка, подожди-и… Ну-у? Стой на месте… Еще немного-о…» — человек, бесшумно переставляя ноги, приближался к животному. Он уже мог рассмотреть себя, тысячекратно уменьшенного, в ее выпуклых коричневых глазах. Двумя бугорками набухли на точеной голове маленькие рожки. Уши отодвинулись назад. Вытянутую руку он не опускал вторая за спиной осторожно поворачивала рукоятку топора, чтобы сподручнее было ударить обухом. Он видел, как пульсировала поперечная жилка на шее, трепетали бархатные ноздри. Он ни о чем не думал, в его голове билась сейчас лишь одна-единственная мысль: «Не двигайся с места! Не убегай! Еще только два шага…» Казалось, немигающим взглядом синих глаз он загипнотизировал животное. Косуля смотрела на него и не двигалась с места.
И все-таки что-то ее в самый последний момент насторожило в поведении человека; когда он приподнял ногу, чтобы сделать последний решающий шаг, косуля вздрогнула всем телом, напряглась как струна, ее тонкие передние ноги, подломившись в суставах, взвились вверх для пружинистого прыжка, но уже было поздно: сокрушительный удар топора настиг грациозное животное в воздухе. Мешком рухнула косуля на окрасившуюся яркой кровью, зеленую, еще не просохшую от росы траву. Острые раздвоенные копыта косули судорожно царапали землю, нервная дрожь сотрясала тело, в откинутой назад голове с двумя серыми рожками, выглянувшими из курчавой коричневой шерсти, угасали глаза, в которых застывали боль и недоумение. Из трепетавших ноздрей, окрасив в алый цвет длинные редкие усы, пузырясь и пенясь, редкими толчками выплескивалась кровь.
А человек сидел на корточках перед умирающим животным и с напряженным любопытством смотрел на него, будто не веря, что это дело его рук. Рядом валялся окровавленный топор.
— Встань! — вдруг послышался негромкий голос.
Человек вздрогнул от неожиданности, повернул голову к озеру и встретился глазами с Сорокой. Рослый, широкоплечий, тот сверху вниз смотрел на него, и в серых глазах его было такое, что Длинный Боб даже не пошевелился, продолжал сидеть на корточках.
— Как ты мог? Она же ручная была, — негромко проговорил Сорока. Боб не выдержал и опустил голову.
— Откуда я знал? — хрипло вырвалось у него.
— Вставай! — повторил Сорока.
— Я с тобой драться не буду… — Боб все так же сидел рядом с косулей и смотрел на свои сапоги, забрызганные кровью.
Сорока отвернулся, кулаки его разжались, на скулах перестали ходить желваки. Глядя на остров, он медленно, будто подбирая слова, заговорил:
— Она из рук брала хлеб и ходила за людьми, как собачонка… У нее бархатные губы и теплый лоб… — Неожиданно он повернулся всем телом к Бобу. — Нет, животные не должны верить людям! На десяток добрых попадется один… негодяй! Убийца! Да-да, убийца! Раскроить череп топором беззащитному животному — это убийство! Окружить в лесу лося и из десятка ружей расстрелять его — это тоже убийство!
— Свернуть пойманной щуке башку — тоже, по-твоему, убийство? — насмешливо посмотрел на него Длинный Боб.
— И тебе не жалко ее? — кивнул на косулю Сорока. — Сколько в ней было жизни, резвости, грации… Она думала — ты друг, подошла к тебе, а ты… Ты убил ее.
Кривая усмешка медленно сползала с губ Боба. Он смотрел на Сороку и чувствовал, что мысли того сейчас далеки от него, Боба. Теперь можно смело встать, и этот рослый сильный парень его не ударит. Взгляд его остановился на косуле, может, и вправду зря он ее так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110