— И без всякого математического уклона.
Отец поставил черепок на прежнее место и уселся в кресло за письменный стол. Алена, стоя у полки, нервно ожидала, что снова зазвонит телефон. Она решила, что сразу подойдет к аппарату и оборвет провод! Или зачем рвать провод? Можно снять трубку и положить на стол. Но звонка не было.
Не зазвонил телефон и через час и полтора.
Пожелав отцу спокойной ночи, Алена задержалась на пороге его комнаты.
— Ты сегодня опять преподал мне урок вежливости, — негромко сказала она.
— Что ты имеешь в виду? — спросил отец. Свет от настольной лампы резко очертил его тонкое лицо, твердый подбородок. Сейчас отец уже не казался, постаревшим и усталым, хотя перед ним лежали исчерканные пометками чертежи, несколько исписанных мелким почерком листов.
— Ты сказал ему, чтобы он позвонил из другого автомата… И даже в этом… человеке пробудилась совесть. А я просто-напросто накричала в трубку и еще больше обозлила его…
— Если ты стала замечать, что я тебя воспитываю, — значит, ты уже совсем взрослая, — рассмеялся отец.
— Ты прав, раньше я этого не замечала, — задумчиво сказала Алена.
Отец взглянул на чертеж, что-то быстро поправил тонким карандашом. Надо повернуться и уйти: он еще долго будет работать. Когда-то Алена пробовала с ним спорить, уговаривала пораньше ложиться спать, но потом поняла, что это бесполезно: у него был свой собственный режим, и нарушать его он никому не позволял.
— Ты хочешь о чем-то спросить меня? — снова повернулся к ней отец.
— Ты вот заговорил про Сороку, — сказала Алена. — Это тоже в целях воспитания?
— Жаль, что он у нас редко бывает, — уклонился от прямого ответа отец.
— Он работает и учится. И еще этот спорт. Я поражаюсь, как он все успевает!
— И все-таки передай ему, пусть заходит, — сказал отец. — Я люблю его… почти так же, как тебя с Сережей.
— Ты был бы рад, если бы я вышла за него замуж?
Отец дернул плечом и отложил в сторону карандаш. Она услышала легкое шуршание резинки о ватман. Наверное, провел неровную линию и вот теперь стирает.
— Сначала институт закончи, невеста… — ворчливо ответил он, не поднимая низко склоненной головы от чертежа. Худая шея его вылезла из широкого воротника коричневой вельветовой куртки.
— Я знаю, ты хотел бы этого, — сказала Алена. Она прислонилась к косяку двери и пытливо смотрела отцу в спину.
А он проводил на ватмане свои бесконечные линии. На худой спине, оттопыривая куртку, двигались лопатки.
— Да, мне дорог Сорока, — ответил отец. — Но это еще ничего не значит. Главное, чтобы твой избранник тебе нравился. И вряд ли тут мой совет понадобится… Хотя бы даже потому, что ты все равно сделаешь, как сама захочешь.
— А вот раньше воля родителей была законом для детей, — подзадорила Алена.
— Это было очень удобно, верно? Не сложилась семейная жизнь — кто виноват? Родители! Не надо себя ни в чем винить.
— Я тебя поняла так: я могу выйти замуж за того, за кого захочу?
— Ты меня верно поняла, — ответил отец.
— Даже за этого… который все время звонит?
— Надеюсь, это у него единственный недостаток? — хитро прищурился отец.
— Не будем о нем даже говорить, — сказала Алена.
— Алена, ты умная девочка и сделаешь правильный выбор, — посерьезнел отец.
— Я чуть было не совершила огромную глупость, — вздохнула Алена. — Если бы не Тима…
— А это еще кто такой? — спросил отец, не поворачивая головы.
— Ну что за имя — Сорока? Я буду звать его Тима.
— Вот с ним и посоветуйся… С Тимой, — сказал отец, и она почувствовала, что он улыбается.
— Насчет замужества? — уточнила она.
— Он даст тебе дельный совет, — ответил отец.
— Ты что, с ним в сговоре? — спросила Алена.
— Ты мне мешаешь работать! — возмутился отец, однако в голосе его не было раздражения, наоборот — скрытая улыбка.
— Спокойной ночи, папа, — сказала Алена и осторожно закрыла за собой дверь.

Глава двадцать седьмая
Самая капризная в мире зима — это ленинградская. Случается, в середине октября выпадает обильный снег, ударят морозы, а в Новый год сыплет с ватного неба весенний дождь, под ногами сверкают лужи. Бывает, утром все бело, деревья в парках обросли пушистым инеем, каменные бока зданий в леденистой изморози, высокие белые папахи надели на себя Барклай-де-Толли и фельдмаршал Кутузов, что бессменно стоят на посту у Казанского собора. А к вечеру город снова темно-серый, ни одного белого пятна. С крыш течет, из водоссточных труб вместе с талой водой с грохотом вылетают на тротуары ледяные пробки.
В такой промозглый зимний день приехали на «Запорожце» на станцию технического обслуживания Гарик с Ниной. Сороку он разыскал в основном цехе. Вместе с Васей Билибиным тот копался в моторе новеньких «Жигулей». Видно, что-то у них не ладилось, потому что позы их были напряженными, а лица озабоченными. Рядом суетился расстроенный владелец.
— У меня еще гарантия не кончилась, — говорил он, нагибаясь к слесарям. — Если в моторе серьезные неполадки, его ведь могут заменить? Вы дайте мне справку, что обнаружен заводской дефект.
— Завод тут ни при чем, — ответил Сорока.
— А кто же?
— С какой скоростью вы ездите по городу? — Выпрямившись, Сорока взглянул на него.
— Я, товарищ, правил не нарушаю, — с достоинством ответил владелец. — В среднем я езжу по городу со скоростью сорок-пятьдесят километров. Мне спешить некуда.
— На прямой передаче? — уточнил Сорока.
— Не на третьей же? — пожал плечами водитель, — Конечно, на прямой.
— Поэтому вы и запороли распределительный вал, — подытожил Сорока, вытирая ветошью руки. — Если бы вы внимательно прочитали инструкцию, то обратили бы внимание, что там написано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110